Лавра

"Хорошо бы - в монастыре, - муж протянул мечтательно, - глядишь, послали бы меня переводчиком, никогда не видел настоящего монастырского пострига". "Может, еще и увидишь", - я сказала машинально, ничего не имея в виду, и в этот миг увидела его глаза. Они полнились болью, словно, сболтнув лишнее, я нанесла удар. Тонкий огонек занялся в глазах отца Глеба. Он опустил быстро по-ангельски.

Экуменические ростки

Американец по-русски говорил. Он приехал недели через две и поразил всех невиданно длинными волосами, которые затягивал в пучок черной универсамовской резинкой. Позже, когда он зачастил к нам в гости (владыка ректор, действительно, прикрепил мужа), я о резинке спросила. Замявшись, Джозеф ответил, что с самого начала решил одеваться по-русски: так, как тут - у вас. Присмотревшись к хвостатым девицам, он приспособил черную, с картофельного пакета, и для пущего сходства с местными жителями приобрел сероватую кроличью шапку и зимнее пальто, отороченное коричневой цигейкой. Ловко подкручивая хвост совершенно девическим движением, он подсовывал длинные волосы под шапку и, туго перетянувшись пояском, подтягивал рясу так, чтобы длинные полы не торчали из-под пальто - тоже очень по-девичьи. Пальто он купил не по росту: длинные рукава свисали ниже кистей. Стесняясь, он пояснил, что выбрал специально, чтобы готовиться к монастырской жизни. Подготовка заключалась в том, чтобы скромно прятать кисти, рукав в рукав - на манер муфты. Скромный образ венчала крысиная походка: мелкими, скорыми шажками. Псевдорусским камуфляжем он добился разве что повышенного внимания милиции: ошарашенные милиционеры приставали к нему на каждом шагу. В таких случаях он разыгрывал замысловатую сценку, прикидываясь то ли немым, то ли глухим, долго мычал и, дождавшись момента, когда стражи порядка окончательно теряли спокойствие, запускал руку в глубины зимнего пальто и победно извлекал американский паспорт. Дальше, по его словам, события развивались на диво однообразно: завидев шикарные корочки, милиционеры порскали в стороны, как тараканы. Особенное удовольствие ему доставляли посещения "Березки", в которой он исправно отоваривался. "Там, во входе, всегда такой один человек... - Джозеф делал многозначительное лицо и косился на телефон. - Я пришел, вынимал валюта, покупил все покушать, еще книжки, подарки, - тут он скромно косился на принесенное, - и когда было время выходить, этот человек пойдет за мной и скажет: "Ваши документы", потому что я очень похож на русского, но я ему показал свой паспорт, и он исчез, яко тает воск от лице огня", - тут он счастливо смеялся. Сценка в дверях "Березки" повторялась регулярно, пока все, сменявшиеся на этом посту, не изучили Джозефа как облупленного.

В общем, образ русского монаха удался Джозефу на славу, однако, не останавливаясь на достигнутом, он решил переиначить и имя. Довольно скоро все как один уже называли его отцом Иосифом. Сердобольные бабки, почитавшие его за страдальца, лишенного родины и семьи, а потому, понятно, голодающего, приносили ему из дому, что Бог послал, особенно напирая на варенье. Для этого рода подношений Иосиф выработал особый ритуал: подхватив поллитровую баночку, он ловко втягивал ее в широкий рукав рясы, свободной рукой подхватывал у живота и маскировал в глубоких складках. Так, держась рукой за живот, он и следовал в свою комнатку, где пристраивал очередную баночку в особый, замыкавшийся на ключ, шкафчик. Эта стеснительность веселила семинаристов, в особенности выходцев из Западной Украины, получавших увесистые посылки с домашней колбасой. Духовитая колбаска становилась хорошим подспорьем в постные дни, когда в столовой подавали рыбное. Чесночный запах стлался по коридорам, выдавая меню плотных ночных трапез. С хлопцами не мог сладить никто. Все попытки классных воспитателей пресечь потребление скоромного встречали молчаливое, но стойкое сопротивление.

Одновременно с Иосифом, загодя готовившимся к постригу, в Академии появился отец Бернар - француз и иезуит. Этот говорил по-русски безо всякого акцента, равно как и на дюжине других языков, включая мертвые, однако выглядел весьма живо и по-европейски изысканно. В Академии он читал курс истории европейских церквей, и, по отзывам, читал блестяще. Воспитанный в закрытом иезуитском коллеже и приученный сызмальства, он соблюдал осторожность, не поддерживал лишних разговоров, в беседах не повышал голоса, внимательно выслушивал собеседника, вежливо и полно отвечал на вопросы, но, отвечая, неизменно прикрывал рот ладонью: видимо, опасался сторонних слушателей, наученных читать по губам. Увидев в первый раз, я немало изумилась, походя вспомнив известный многосерийный фильм про разведчика. Муж же с отцом Глебом терялись в догадках, пытаясь понять, всем ли последователям Игнатия Лойолы свойственна такая, выраженная в прикрывающем жесте, опасливость.