Лавра

Постепенно, от месяца к месяцу, я понимала все яснее: новую зиму не продержаться. Перспектива бесславного возврата рисовалась все определеннее, и, глядя в пустую стену, на которой прежде висел непорушенный панцирь, я приучалась думать об этом почти равнодушно, как о неизбежном. Иногда я задумывалась о том, чтобы снять комнату, но до поры останавливала себя. Аспирантской стипендии хватало на еду. Цен на жилье я не знала.

Все сложилось помимо раздумий. В конце августа я решилась выйти в город и неожиданно для себя встретила Веру. Мы не виделись давно. Разговора избежать не удавалось. Зардевшись, Вера сообщила по секрету, что выходит замуж, за семинариста. Свадьба назначена на сентябрь, рукоположение - следом. План, продуманный заранее, двигался к достойной развязке. "Кажется, приход дают в Новгороде". Я кивала равнодушно. "Ты-то как?" - она спросила, спохватившись. Я отвечала неопределенно. Судя по поджатым губам, Верочка была в курсе. "Послушай, - сама не знаю почему, я заговорила о комнате, - ты ведь уедешь, значит, твоя комната, ну, ты ведь снимаешь..." Она поняла. Подумав, Вера согласилась. "Ладно, - в голосе плеснуло презрение, - я поговорю с бабкой. Надо же тебе где-то..." - словно произнесенное вслух, я расслышала ясно: "Даже таким, как ты, надо где-то жить". - "Я поговорю, расскажу о тебе хорошо, только ты учти, бабка добрая, берет дешево, но не разрешает водить". - "Не бойся, не буду", - я обещала покорно и равнодушно.

В бабкину комнату на Малой Московской я переехала в середине сентября.

Митя повернул голову. Посреди потока, распавшегося надвое, мы смотрели друг на друга. Кажется, я шагнула первая. Неловко и скованно он сделал шаг навстречу. Люди, обходившие с двух сторон, касались плечами. Не сговариваясь, мы пошли рядом. Я прислушивалась к себе, пытаясь понять. Странное чувство поднималось из глубины. В нем не было ни радости, ни печали, как будто неожиданная встреча, о которой я не помышляла, относилась не ко мне, а к моей жизни, как может относиться случайная встреча с давно потерянным из виду дальним родственником. Я шла, не поворачивая головы и, глядя вперед, загадывала дома: серый, угловой, когда дойдем, распрощаюсь. Мимо серого дома я шла, теряя решимость. Что-то мешало мне, не давало произнести слова. Митя заговорил у розоватого.

"Я писал тебе, однажды. Прилепил, как договорились". С трудом я вспомнила о записке, сгоревшей в моей горсти. "Я подал документы. Давно. Три месяца". Я пожала плечами. Дальние родственники живут в разных точках земли. "Здесь не могу, задыхаюсь". Митя сказал и откашлялся, словно глотнул неловко. "И куда же ты?.." - я попыталась представить его точку. "Поеду? - он переспросил, усмехаясь. - Ну, как там, обычно, сначала - Рим". Огромный купол поднялся над городом. Я видела толпу, запрудившую площадь, неразличимое море лиц, над которыми, качаясь из рук в руки, плыл запаянный наглухо свинцово-дубовый гроб. Счастливо спасшиеся епископы, наряженные в праздничные распашонки, стояли на широком балконе, вспоминая о чудесном спасении. "Если они не выпустят..." Митя сморщился и махнул рукой. "От этого не умирают", - я сказала жестко. "Да, - он сказал, - большинство, конечно, таких, как ты". Дом, выходящий на перекресток, снова выпадал серым. "Ну, что ж..." - я повернулась прощаться. Митино лицо было старым. Сетка морщин стягивала щеки и лоб. Болен - я отметила равнодушно. "И что, ты думаешь, они выпустят?" - "Думаю, нет", - он ответил ровно, как о чужом. "Тогда зачем подавал?" - я, правда, не могла взять в толк. "Подавал-то давно. Теперь - ситуация другая". Так же ровно, не повышая голоса, он объяснил: получать выездные - завтра. Последние месяцы все шло как по маслу. Собственно говоря, разрешения давали всем. Какая-то негласная договоренность по международной линии, наши обязались выпускать, те - что-то такое взамен. Дебелая баба разговаривала благожелательно, только что не желала счастливого пути. Неделю назад ему позвонили - попросили занести дополнительную бумажку, ерунда, не хочется и рассказывать, дело не в ней, он махнул рукой. Явившись, он заметил - что-то новое. Нет, баба не сообщала об отказе, однако косилась в угол - дурной знак. Он заподозрил сразу, дома взялся за приемник. Кажется, "Голос Америки", неделю назад договоренность нарушилась, конечно, по нашей вине. Широковещательно не трезвонят, но те, кто является за документами, получают отказ. Он обзвонил: все, как один, без исключений.