Лавра

Слушая пустое сердце, я шла по главной аллее. Разговор обессилил меня. "Он - один из нас", - лица, изъеденные ненавистью, вставали из глубины. Я перебирала поименно. Во тьме между деревьями глаза владыки Николая вспыхивали опасливой догадкой. Я шла и думала о том, что теперь все кончилось, я свободна. Освобождение, полученное ценой опасливой осторожности владыки, рождало новое чувство, которое я не могла определить. В нем главенствовала тяжесть, и, оглянувшись на уходящее здание Академии, я замедлила шаги. Тяжесть заполняла собой пустоту, вливалась под панцирь иссохшего на стене омара. Поведя затекающими плечами, я сделала усилие - сбросить, но она навалилась сильнее. С трудом передвигая ноги, как будто шла к открытому гробу, я двинулась вперед. Что-то сдвинулось, потеряло равновесие. Земля лаврского сада дыбилась, словно в ней шевелилось чудовище, жившее на глубине. Боясь оглянуться, я стремилась к воротам: за спиной, едва не прибивая к земле всей невыносимой тяжестью, падали вековые деревья.

У ворот я остановилась. Вывернутые корни дрожали над свежими ямами. В темноте, окружавшей лаврские стены, я прислушивалась к тому, что вытеснило пустоту. До самого горла, так, что сбивалось дыхание, я полнилась страшными грехами: они не имели выхода, жгли изнутри. Собираясь с последними силами, я отметала чужие, в которых была неповинна. Слабеющим голосом, обращенным во мрак, я заговаривала несметное полчище, не имевшее ни имен, ни названий. Полчище, взявшее мои стены, сбилось в неразличимое единство, в котором не было ни своих, ни чужих. В рухнувшем мире, где я добилась свободы, оно проникло в меня, чтобы остаться: обрело необоримую власть.

Я добралась до мастерской и замкнула дверь. Все было тихо. Магазинный пакет, полный несваренной картошки, стоял в углу. Машинально я выбрала несколько клубней и сложила в кастрюлю. Зажигая газ, я вспомнила о надкусанных просфорках, которые глотают за всех. Сколько частиц нужно отъесть, чтобы тело, смешавшись с их частицами, превратилось в их тело? Вопрос всплывал из давних времен. Тогда, не умея прозреть свое будущее, я обращала его к владыке Николаю. Проглоченные частицы лежали в его теле и крови. "Вот оно!" - я думала о том, что так и со мной. Зыбкая мнимость, до сих пор окружавшая меня, проникла вовнутрь. Я надкусывала ее, глотала за всех. Проглоченные частицы наполнили мое тело, а значит, теперь я сама становилась мнимостью. Сладковатый запах газа сочился из плохого крана. Картошка не закипала. "Нет, есть не надо... Противно, если стошнит", - протянув руку, я сдвинула в сторону. "Церковь умеет только с мертвыми", - я вспомнила и на этот раз встала на сторону церкви. Среди мнимых величин, исполнивших мир, смерть оставалась единственной правдой. Она одна обладала силой, способной уничтожить полчища.

Не отнимая пальцев от крана, я радовалась тому, что теперь, когда пришло время, я пребываю в здравом рассудке. Сумасшедшие цепляются. Усмехнувшись, я повернула два раза - назад и вперед. Слабое шуршание, похожее на шелест, наполнило мастерскую. Склоняясь над конфоркой, я вдыхала дрожащий воздух. Тонкая струйка, не расцветшая пламенем, выбивалась наружу. Она пахла унылой смертью, не знающей таинства. Приторная струя добралась до легких и стала тошнотворной. Содрогаясь от легочных спазмов, я отпрянула и согнулась в кашле. Отравленный висок пульсировал болью. Накрепко зажав пальцами, я добралась до топчана. Газовая плита, отгороженная фанерой, шипела едва слышно. "Лечь и закрыть глаза... так, чтобы - во сне". Я легла на спину и подоткнула одеяло. Под закрытыми веками плыли чужие лица. Их было много, как бывает на земле. Ровно и недвижно, не открывая глаз, я лежала и смотрела, как, подходя по одному, они склоняются над изголовьем. Все, кого я оставляла по эту сторону, были моими изъятелями.