Лавра

"Давайте попьем чаю", - в голосе Николая не осталось отцовства. Вставши с места, он заговорил, как брат. Растерянно вскинув запястье, я поглядела на часы. До конца аудиенции оставались минуты. Владыка поймал мой взгляд и усмехнулся.

Секретарь внес поднос, заставленный чайной посудой. Стоя в дверях, он оглядывался, не приближаясь. "Поставь на журнальный", - владыка приказал коротко. Тень удивления мелькнула в вышколенных глазах, но, опустив почтительно, иподьякон поднес к дивану. "Проходите, садитесь, здесь удобнее", - владыка Николай улыбался весело. Выходя из-за стола, он снял с головы скуфью.

Помешивая горячий чай, он говорил о том, что европейцам пришлось выбирать между таинствами и человечностью, в результате протестанты отказались и от большинства таинств, и от общемировых конфессий, но пришли к идее национальной церкви, то есть тоже, в известном смысле, родовой. "Круг замкнулся, и тут-то, - он улыбнулся широко и победительно, - на поверхность всплыла семья. Я хочу сказать, если все-таки глядеть исторически, едва мы отказываемся от всего рода, руки, повисшие в воздухе, хватаются за семью". Я собралась возразить, но остановилась. Быстрым взглядом, словно мы и вправду сидели на кухне, я обвела потолок и подняла палец к уху. Он прочел безошибочно: "Тут я могу только предполагать", - и развел руками. "В таких делах любое предположение трактуется в пользу обвиняемых". Мы рассмеялись одновременно.

"Знаете, что касается семьи, протестантам было за что хвататься. Мы в другом положении. Во-первых, мы - не вполне европейцы, по крайней мере, абсолютное большинство из нас. Кроме того, хвататься за семью мы опоздали. За нее уже подержались обвиняемые". Владыка поднял бровь. "Вы хотите сказать, что главный конфликт той реформации существенно отличается от нашего?" В этот миг я подивилась его схватчивости. Он поворачивал так, словно сам уже не нуждался в доказательствах необходимости обновления. Забытое чувство радости пробивалось сквозь совершеннолетнюю мудрость. Загораясь, я подумала о том, что ему - ученику покойного владыки - я сумею объяснить свою боль: "Когда я говорю о церковной власти, я имею в виду то, что в нашей стране, совершенно не европейской, человек, приходящий в церковь, оказывается под двойным давлением, внешним и внутренним, причем внешнее - оно тоже внутреннее, да и сама церковь... - снова, не решаясь продолжить, я подняла глаза к потолку. - Иногда я думаю о том, что именно обновленцы попытались нащупать главный конфликт". "Обновле-енцы?" - он пропел настороженно. "Нет, не так, - я продолжила, теряясь, - не попытались, а нащупали, то есть потом оказалось, что именно они нащупали, или их самих, с их помощью... Не знаю, как сказать". Гуляй мы по саду, мне хватило бы слов. Я сказала бы о том, что в рабской стране абсолютное подчинение церкви - не спасение. Оно - второй жесткий ошейник, который церковь, победившая обновленцев, но подчинившаяся бесовскому государству, надевает на шею раба.

"Вы имеете в виду отношения церкви с обвиняемыми?" - "Да, - я подтвердила коротко, - потому что именно в этом главный конфликт. Если бы кто-нибудь сейчас решился начать реформацию, мимо этого он не смог бы пройти". - "Судя по вашим откровенным словам, - владыка перебил с недоброй усмешкой, - вы ожидаете второго Лютера? Сейчас это вряд ли возможно. Наше дело, - он коснулся рукою лба, - сохранить в неприкосновенности канон и таинства". Теперь он решительно возражал обновленцам. С совершенной ясностью я думала о том, что одно невозможно без другого. Без нового Лютера старые таинства иссякнут.

Не поднимая глаз, владыка наливал чай. Когда поднял, я изумилась перемене. Снова, как в давнем московском поезде, когда я, задержавшись на мгновение, предупредила о близкой опасности, его глаза подернулись холодом. Явственно, как произнесенное вслух, я прочитала: "Неужели все-таки она - из них?" Он спрятал мгновенную мысль и отставил стакан.

"Что касается неограниченной власти над душами, которую вы приписываете Православной церкви, - до этого еще далеко. В нашей стране не ведется такого рода статистических исследований, но, даже учитывая некоторый рост количества верующих, - владыка подчеркнул дипломатично, - наблюдаемый в последние годы, здесь еще непочатый край..." - он говорил с оглядкой на них. Отговорив, владыка поднялся и направился к столу. Рассеянно и доброжелательно, словно думая о другом, владыка задавал короткие вопросы. Они относились к моей повседневной жизни. Я отвечала лаконично. "Что ж, - он надел скуфью. Поговорив с вами, я пришел к выводу, что в данном случае для церковного развода препятствий нет". Чувствуя пустоту, я подошла и склонила голову.

В приемной ожидали. В креслах, расставленных вдоль стен, сидели люди, одетые по-церковному. Выйдя из кабинета, я удивилась многолюдству, и только взглянув на часы, поняла: вместо одного часа, предусмотренного графиком, мы с владыкой проговорили три.