Lebens-Ansichten des Katers Murr / Житейские воззрения кота Мурра

– Это ужасно! – проговорила княгиня дрожащим голосом, в то время, как на ее глазах заблистали слезы.

Лейб-медик подошел к принцу и повелительно сказал:

– Оставьте ее в покое, принц!

Потом он взял Гедвигу на руки, осторожно опустил ее на оттоманку, находившуюся в комнате, и задернул занавеси.

– Теперь принцессе нужен только безусловный покой, – проговорил он, обращаясь к княгине: – Я покорнейше попрошу принца выйти из комнаты.

Принц начал строить разные гримасы и захныкал, говоря, что теперь всякие люди – совсем не принцы, даже и не дворяне, – осмеливаются противоречить его желаниям. Он хочет непременно остаться с сестрой, которая сделалась ему милее всех его прекрасных чашек, господин лейб-медик не смеет обращаться к нему ни с какими приказаниями.

– Уходите отсюда, милый принц, – проговорила ласково княгиня, – ступайте в свою комнату! Принцессе нужно теперь поспать, к вам придет фрейлейн Юлия.

– Фрейлейн Юлия! – воскликнул принц с детским смехом. – фрейлейн Юлия! Это отлично, я покажу ей новые гравюры, покажу, как я вышел в истории морского короля, где я представлен, как принц-лосось, украшенный большим орденом.

Почтительно поцеловав руку княгини, он с гордым видом протянул свою руку лейб-медику, чтобы тот ее поцеловал. Но доктор, схватив принца за руку, подвел его к двери и с вежливым поклоном заставил его удалиться.

Княгиня в полном изнеможении печально опустилась в кресло, подперла голову рукой и тихонько проговорила с выражением глубочайшей скорби:

– Какой смертный грех тяготеет над моей душой, что Небо наказывает меня так жестоко? Сын осужден на вечное несовершеннолетие, а теперь и Гедвига… милая Гедвига!..

Княгиня погрузилась в мрачное раздумье.

Между тем лейб-медик с трудом влил принцессе в рот несколько капель какого-то лекарства и позвал камер-фрау, которые перенесли Гедвигу, продолжавшую находиться в автоматическом состоянии, в ее комнату. Затем, дав им инструкцию, чтобы немедленно позвали его, если с принцессой что-нибудь случится, он сказал княгине:

– Ваша светлость! Как ни странно состояние принцессы, сколько опасений оно ни внушает, однако, по-видимому, я с полным правом могу вас уверить, что это состояние скоро пройдет, не оставив никаких опасных последствий. Принцесса страдает спазмами совсем особого рода. Болезнь эта так редко встречается в медицинской практике, что многие прославленные врачи в течение всей своей жизни ни разу не имели случая ее наблюдать. Я должен поэтому считать себя необыкновенно счастливым… – лейб-медик поперхнулся.

– Я узнаю в вас врача-практика, – проговорила с горечью княгиня, – вы не обращаете внимания на самые безграничные муки, лишь бы вам представился случай обогатить ваши познания.

– Еще недавно, – продолжал врач, не обращая внимания на упрек княгини, – я натолкнулся в одном специальном сочинении на описание совершенно аналогичного случая. Одна дама приехала в Безансон с целью поддержать судебный иск. Важность дела, мысль, что проигранный процесс может прибавить новое, горшее испытание к постигшим ее бедствиям, может привести ее к совершенной нищете, наполнила ее живейшим беспокойством, возросшим до экзальтации. Ночи она проводила без сна, почти ничего не ела, с необычайной горячностью молилась, постоянно посещая церковь – словом, у нее проявилось ненормальное состояние. Наконец, в тот самый день, когда должен был решиться процесс, она пришла в полное оцепенение, и все присутствующие решили, что у нее удар. Пригласили врачей. Больная сидела в кресле, сложив руки и устремив к небу неподвижный взор помертвевших глаз. Бывшее раньше бледным и печальным, лицо ее сделалось цветущим, ясным, спокойным, пульс стал равномерным и медленным, почти как у человека, который спит невозмутимым сном. Члены ее приобрели такую мягкость и гибкость, что им можно было придавать самые разнообразные положения, без всякого с их стороны сопротивления. Но болезнь с очевидною ясностью проявлялась в одном обстоятельстве: члены, раз получив какое-нибудь положение, не переменяли его без внешнего вмешательства. Больной оттягивали подбородок – рот оставался открытым. Поднимали руки, одну за другой – они не падали вниз; выгибали ей спину или приподнимали пациентку вверх, придавая ей самую неудобную позу, которую немыслимо сохранять долго, и однако она оставалась в этой позе. По-видимому, больная лишилась всякой способности к восприятию впечатлений: ее трясли, щипали, кололи, ставили ее ноги на горячую жаровню, кричали ей в уши – все напрасно, она не выказывала ни малейшего признака жизни. Мало-помалу она пришла в себя, но все ее разговоры были совершенно бессвязны. Наконец…

– Продолжайте, – воскликнула княгиня, когда лейб-медик остановился, – продолжайте, не умалчивайте ни о чем, даже о самом ужасном! Не правда ли, эта дама сошла с ума?

– Достаточно будет сообщить, – продолжал лейб-медик, – что это зловещее состояние продолжалось всего четыре дня. По возвращении в родную обстановку больная совершенно выздоровела, и от ужасной болезни не осталось ни малейшего следа.