Леди Клементина Черчилль

С тех пор я перестала спрашивать, почему приходится оставлять семью и свои обязанности для того, чтобы прийти в себя. Я прекратила себя критиковать за неспособность приносить ощущение целостности и мира в мою каждодневную жизнь. И я больше не чувствую злости на Уинстона за то, что он потакает своей депрессии, но не способен понять – или посочувствовать – моей собственной борьбе с нервами. В конце концов, потребовались конкретно этот доктор и его лечебница, чтобы я осознала это сама и позволила себе исцелиться.

Я понимаю, что необходимо делать, чтобы сохранить это чувство спокойствия, мужество и целеустремленность. Я сделаю все, что требуется, чтобы встретить Уинстона на Кингс-кросс, когда он вернется после встречи с Рузвельтом, с новыми силами и готовая ко всему, что еще устроит Гитлер.

Глава сороковая

7 декабря 1941 года

Лондон и Бекингемшир, Англия

– Идем, Клемми, – торопит Уинстон, когда поезд подползает к концу перрона. Сегодня у нас было четыре остановки в районах, наиболее сильно пострадавших от бомбардировок, и чтобы осмысленно общаться с людьми, мы должны поторопиться.

Но я не могу сойти без головного платка на таком холоде. Я стала обматывать голову шарфом как банданой, как только увидела, что фабричные работницы по всей стране убирают волосы таким образом, чтобы уберечь их от грязи и пыли и из соображений производственной безопасности. Я ношу его так из солидарности с женщинами, поддерживающими обороноспособность страны, и мне сказали, что мои шарфы стали моей отличительной чертой, ставя меня на одну доску с британскими женщинами и показывая им мою поддержку.

– Всего минуточку, Уинстон, – отзываюсь я и выбираю простой хлопковый шарф темно-синего цвета в тон моему платью. Я оборачиваю его вокруг головы и закрепляю серьгами.

Уинстон ждет меня в дверях специального поезда, который он оборудовал специально для поездок по этим изуродованным и опустошенным районам. Я беру его за руку, и мы выходим на развороченную улицу. Вокруг уже собрались толпы приветствующих нас людей, и мы идем, пожимая руки и задавая вопросы. Мы посещаем семьи – обычно состоящие только из матерей с детьми, поскольку отцы сейчас на войне, которые выходят нам навстречу из руин своих домов.

Когда потом мы с Уинстоном остаемся наедине в нашем вагоне, мы часто плачем при виде отваги и упорства наших граждан.

Как всегда, этот визит завершается речью, слегка отличающейся от такой же предыдущей. Сегодня он заканчивает воодушевляющим призывом к действию, в котором превозносит британский народ за его упорство и побуждает оставаться сильными.

Сейчас больше чем когда-либо Уинстон служит символом надежды и отваги, передавая людям силу продержаться еще день.

Глядя на толпы, отчаянно жаждущие помощи, чтобы продержаться, я хочу, чтобы речи Уинстона могли помочь моей бедной Нелли. Всего неделю назад ее сын Эсмонд вылетел в рейд бомбить Германию в составе своей канадской эскадрильи королевских ВВС и был сбит над северным морем. Мы с Уинстоном лично принесли эту весть Нелли, и я не думаю, что когда-либо оправлюсь, увидев, как была раздавлена моя сестра, когда узнала, что ее сын, чьи нестандартные политические взгляды, не говоря уже о его побеге, и так всю жизнь давали ей повод для тревог, погиб. Обнимая сестру и рыдая вместе с ней, я бросила взгляд на Уинстона, который был столь же беспомощен, что и я. При воспоминании об этом моменте бессилия во мне закипает гнев, и я ожесточаюсь в своей решимости. Все самообладание и спокойствие, что я обрела летом во время моего лечения покоем, исчезают. Потому что я знаю, что хотя все эти визиты в разбомбленные города действуют как жгут для ран человеческого духа, мы должны найти способ покончить с источником этих ран.

Сидеть перед пылающим камином в Чекерсе кажется чем-то неправильным после увиденных нами опустошений. Как можно наслаждаться стаканом портвейна после ужина, когда наши граждане живут среди развалин, радуясь, укрытиям, которые спасают не только от налетов, но и от непогоды? Уинстон выглядит достаточно спокойным, и я отчасти завидую его способности отстраняться от всего, что мы только что видели.