Леди Клементина Черчилль

В прошлом декабре, после того, как Америка объявила о вступлении в войну, Уинстон пересек Атлантику сквозь страшные шторма и скрывался в Белом доме все декабрьские каникулы и январь. Я слышала от персонала, путешествовавшего с моим мужем, что напряжение, связанное с привычкой Уинстона к выпивке, и непривычное расписание сна и работы было почти ощутимым и испытывало терпение Рузвельтов, особенно Элеоноры, которая была трезвенницей, настрадавшись от алкоголизма членов собственной семьи. Гарри писал мне, что Уинстон старался как мог быть добродушным, но в Белом доме с его дурной едой и хозяйкой, которая не считала своим долгом опекать мужа, тем более гостей, мне даже трудно представить, как он мог себя вести. И все же Уинстон вернулся после затянувшегося визита, укрепив связи с Рузвельтом, что и было настоящей причиной встречи.

Уинстон понимал, что прочные связи могут облегчить следующие важные шаги к полной и безоговорочной капитуляции нацистов. Оба были согласны, что для достижения этой цели необходимо массивное вторжение в континентальную Европу, и при первой встрече они начали обсуждать этот многоступенчатый план. Но внутренние и внешние проблемы, касающиеся деталей плана, потребуют дальнейших встреч, как заявил Уинстон по возращении, и множество последовавших конференций стали основной точкой приложения сил и времени Уинстона. Но война не останавливалась, пока лидеры продумывали стратегию. Поначалу новые союзники разбирались с натиском японской военщины и падением Тобрука в Северной Африке, где сдались в плен тридцать тысяч британских военных, но в конце концов они успешно восстановили прежние позиции, включая важнейшую победу в Египте и закрепив за собой Суэцкий канал, а я праздновала собственную победу, сохранив здоровье в этой круговерти, придерживаясь практик, усвоенных в Чампниз.

– Как и я, миссис Черчилль. Будучи у нас в гостях, ваш супруг возносил вам хвалы, и возможность познакомиться – это возможность еще больше сблизить наши страны как союзников, – она говорит тепло, хотя я представляю, что после знакомства с Уинстоном она не питает к нему особо теплых чувств.

– Воистину, миссис Рузвельт. Прекрасно сказано.

Нас снова подхватывает прилив бездумной придворной болтовни. Когда поток ослабевает, и мы снова на миг остаемся одни, я говорю:

– Я была бы рада послужить вам гидом, пока вы будете в Лондоне. Также я счастлива отплатить вам за вашу доброту к Уинстону и приглашаю вас в Чекерс на уикенд.

– О, миссис Черчилль, вы так любезны, но вряд ли мне понадобится экскурсия по Лондону. Поскольку муж путешествовать не может, я здесь для того, чтобы служить ему глазами и ушами и оценить военную Англию, – я полагаю, что она ссылается на инвалидность мужа, если практически полный паралич можно назвать инвалидностью. Но я прекрасно понимаю, что о его состоянии не следует говорить вслух.

– Отлично. Именно такой тур я и планировала.

После ее трехдневного пребывания в Букингемском дворце с королем и королевой я провожу миссис Рузвельт сквозь серию коротких визитов. Я хочу, чтобы она увидела труды наших женщин, потому мы останавливаемся в женских подразделениях вооруженных сил, говорим с девушками зенитных расчетов. Мы встречаемся с женщинами-пилотами, водящими самолеты между пунктами дислокации королевских ВВС во вспомогательной авиационной транспортной службе. Мы посещаем оборонные заводы, где женщины работают, невзирая на вой сирен. Но, конечно, она должна увидеть непокорный британский дух, поэтому я организую поездку в разбомбленный Ист-Энд. Здесь после того, как миссис Рузвельт встречают радостными криками, мы говорим с одной пожилой парой, которая решила оставаться в развалинах своего дома днем и спать по ночам в убежище вместо того, чтобы эвакуироваться за город:

– Вот наш дом, и мы не дадим колбасникам отнять его у нас, – говорят они.

Она кипит энергией, превосходя даже меня своей неутомимостью. В последний день этой недели визитов, начинавшихся в восемь утра и длившихся до полуночи, мы планировали посетить три места: сначала ясли для эвакуированных или раненых детей, затем два расположения женской добровольной службы, которая переехала в только что разбомбленный соседний район и помогала всем – от готовки пищи до стирки. Поспевая за широко и быстро шагающей Элеонорой целый день, я совсем запыхалась, когда мы добрались до второго месторасположения женской добровольной службы, точнее, центра распределения одежды. Так меня еще никто не загонял. Глядя, как Элеонора поднимается, шагая через две ступеньки на второй этаж здания, я понимаю, что больше не могу сделать ни шага и сажусь на лестничной площадке. Заметив, что меня нет рядом, Элеонора замедляет шаг и смотрит на меня сверху мраморной лестницы.

– О, Клементайн, – восклицает она, произнося мое имя по-американски, – мне посидеть с вами?

Когда она спускается ко мне на несколько ступенек, я говорю со смехом:

– Пожалуйста, не тормозите ради меня. Элеонора, вы первый человек, загнавший меня.

Она фыркает, почти так же громко, как я сама, и я подхватываю ее смех.