— Да что ты, правда? — усмехнулся тот, но отодвинул затянутой в черную перчатку рукой шпагу, острие которой дырявило камзол Мери.
— Могу поклясться!
— Знаешь, кто мы?
— Корсары его величества! — решительно ответила Мери, в душе благословляя уроки своей возлюбленной.
— Послушай, Левассёр, этот парень кажется мне весьма разумным!
— И впрямь, мой капитан… — откликнулся тот, — но время не ждет!
Оба разом отвернулись от непрошеного гостя.
— Верно, — сказал капитан. — Поживее перебрасывайте груз и прикажите Монье с Бенуа подсыпать пороху.
— Может, на буксир его возьмем? — спросил Левассёр.
— Ни к чему: это судно слишком пострадало. Да и ветер крепчает. С развалюхой на буксире двигаться будет куда опаснее, тем более в шторм, который, как я подозреваю, уже на подступах.
— Конечно… А все-таки жалко терять посудину, пусть даже и такую дырявую…
— Жалко, но не вы же ее теряете! Вражеский корабль, в конце-то концов, — возразил капитан, похлопав по плечу человека, которого называл Левассёром.
— Вы правы, мой капитан, — согласился Левассёр.
Мери с трудом, поскольку сильно качало, поднялась. Она решила использовать только что состоявшееся знакомство для того, чтобы достичь суши в полной безопасности.
— Капитан! — позвала она, увидев, что тот вроде бы собирается уйти следом за собеседником.
Человек в черных перчатках обернулся, тонкие губы раздвинулись в улыбке.
— Капитан, доставьте меня во Францию. У меня очень важная информация для вашего министра, господина де Поншартрена!
Удивленный корсар на мгновение замер, но тут же разразился веселым смехом. Этот мальчишка, едва держащийся на ногах от качки, определенно нравился ему невероятной решимостью, просто-таки написанной на его позеленевшей физиономии салаги.
— А больше ничего не нужно? — весело поинтересовался он, тут же, впрочем, постаравшись обуздать свою веселость. — Давай-давай, говори! Мне не терпится узнать, с чего бы такой бездарный шпион решился претендовать на столь высокие почести.
Мери промолчала. «Не терпится ему!» А вот ей не терпится выйти на воздух. Но все-таки через минуту она решилась на последнюю попытку завоевать доверие:
— Простите, капитан, а ваше имя не Жан Бар?
Корсар нахмурил брови:
— Что-о-о?! Да ежели б я был Жан Бар, мальчик мой, тебя давно бы уже украсила звезда… Миленькая такая красная звездочка вот тут, — добавил он, указав пальцем в направлении сердца Мери и приправив свое ужасное пояснение лукавым подмигиванием.
Мери прикусила язык. Но «Жан Бар» было единственное имя, которое из всех названных в свое время Эммой и ее подругами в разговорах о корсарах удержалось в памяти. Мери понятия не имела, действительно ли Жан Бар так хорош собой, как описывали его дамы, но, подумала она, увидев этого дядьку, они наверняка простили бы ей ошибку. Пусть он для корсара чересчур принаряжен, пусть в годах, но только от его выправки и взгляда они бы все точно в обморок попадали!
Матросы на палубе бесстыдно обыскивали валявшиеся в лужах крови трупы англичан. Другие, перетащив сюда груз с вражеского корабля, теперь перетаскивали запасной рангоут и вообще все ценное, что плохо лежало. Едва не наткнувшись на груду мертвых тел, Мери почувствовала, что сейчас ее вырвет и, согнувшись вдвое, устремилась к леерам.
— Добро пожаловать во французский королевский флот, матрос! — похлопав ее по спине, сказал корсар. — Отныне имя твоего капитана — Форбен. Клод де Форбен.
Прошло несколько долгих минут — и вот уже Мери с борта фрегата «Жемчужина» под командованием Форбена наблюдает за тем, как отцепляют кошки и отпускают на свободу торговое судно, теперь превратившееся в корабль-призрак… А еще немного погодя «Жемчужина» подняла паруса и устремилась прочь, повинуясь ветру, гнавшему на восток тяжелые тучи.
Полил дождь, но никто из матросов «Жемчужины», казалось, не чувствовал, как он хлещет. Несмотря на сильную волну, они как ни в чем не бывало работали на мачтах и на палубе, готовя судно к встрече со штормом.
И вдруг Мери так и подскочила: прогремел гром, и английский корабль запылал, просто сразу весь загорелся, поднялся на гребне волны, словно рассыпающее искры солнце, потом разодранный бурей в клочья рухнул в черную бездну, и та же буря смела последние щепки с поверхности воды…
— Ушел бы ты отсюда, малыш! Иди в твиндек, где закрытая пушечная батарея, — проорал ей прямо в ухо Форбен. — Ты мешаешь работать моим людям!
Мери кивнула и пошла. На сердце у нее было тяжко. Не из-за матросов — она и видела-то их только как тени. Из-за Сесили. И из-за того моряка, который ее, Мери, зачал. Сегодня ночью всякие другие сесили стали вдовами, теперь они погрязнут в нищете — и во всем виновата война, которую Эмма считает выгодной для себя. «Но как же можно убивать, совершенно не чувствуя угрызений совести?..» — подумала девушка.
Ее бросило в дрожь: одежда ведь промокла насквозь.