Леди-плутовка

– Вряд ли было бы так уж умно идти одной, – мрачно согласился Каллум. – У сыщиков, как правило, бывают партнеры: вдвоем работать легче.

– Правда? Я очень благодарна тебе за помощь.

– Портвейн недостаточно крепок, чтобы приглушить боль, зато хорош. Тебе тоже не помешало бы выпить.

– Выпью. Нужно отпраздновать наш успех.

Он взял графин, понюхал и вскинул брови:

– Леди Изабел, да у вас прекрасный портвейн!

Он прижался губами к горлышку, но тут она прошипела:

– Это не праздник! Вы же ранены!

– Всего лишь царапина. – Он метнул на нее взгляд искоса. – То есть ты права: рана тяжелая. Я так мучаюсь от боли! Тебе следует окружить меня заботой и вниманием.

Сдержав улыбку, она выхватила у него графин и сделала глоток. Сладкий портвейн согрел горло и желудок. И хоть щиколотка по-прежнему болела, Изабел почти не обращала на это внимания: ее было кому отвлечь.

Она подала Каллуму тяжелый графин.

– Ты настоящий плут, но я протестовать не стану: любая рана требует самого серьезного отношения.

Он изогнул бровь:

– Какого именно?

– Сам знаешь.

Когда она снова обвела его губы, он прикусил ее палец. Она испуганно отдернула руку и рассмеялась, но тут же подалась вперед и коснулась губами его подбородка. На щеке Каллума дернулась жилка. Поэтому пришлось поцеловать его снова, а уж потом вернуться к губам, чтобы ощутить сладкий пьянящий вкус портвейна и еще более хмельной вкус его поцелуя.

Он нежно коснулся кончика ее языка своим и отстранился.

– Ты сама как хмельное вино, но поскольку у тебя болит нога, тебе тоже нужны внимание и забота.

Не дожидаясь согласия или протеста, он толкнул ее на спину и несколько мгновений просто смотрел: она отдала бы все на свете, чтобы узнать, о чем он думает, – а потом отвернулся, чтобы снять другой сапог и чулок. Сделав это, он бросил их на пол рядом с первыми. Затем скользнул к изножью кровати и, морщась, скрестил ноги. Изабел снова приподнялась на локтях:

– Каллум, пожалуйста, тебе же больно…

– Не рань мои чувства! – перебил он сухо. – Я никогда не снимал обувь с леди, подвернувшей ногу, и не желаю все испортить.

Она невольно улыбнулась и снова легла, предоставив ему заботиться о ней. Какими будут знаки его внимания?

Сначала он снял с нее сапожки. Левый проблемы не представлял, но поврежденная правая нога протестовала против его медленных, осторожных движений. Изабел застонала, когда тесный лайковый сапожок соскользнул с распухшей ноги.

– Можно продолжать?

– Я все еще жду заботы, – проворчала она. – Но да, делай все, что считаешь нужным.

Она громко втянула воздух, готовая к новой боли, когда он сунул руки в ее штанины, чтобы найти края чулок. Они были подвязаны ниже колен. Каллум осторожно развязал ленты: сначала левую – скатал чулок, оставив ногу голой, – потом правую, медленно и осторожно.

Изабел выдохнула, удивляясь тому, что боли не было. Наоборот: она испытывала наслаждение от его прикосновений, даже к щиколотке.

Когда чулки были сняты, он уложил ее ногу на подушку, прижал пальцы к связке, провел вверх, вниз, по кругу.

– Нога не сломана, но танцевать котильон ты не сможешь несколько недель.

– Это в мои планы и не входило.

Он взял бинт и туго перевязал ей щиколотку.

– Сознаюсь, я жажду узнать о твоих планах.

– В настоящий момент они включают тебя.

Все, что она делала до сих пор, – это угождала другим. Только в Воксхолле она впервые поступила так, как желала.

А как же Каллум – здесь, сейчас? Он – ее выбор. Только ее. В Каллуме Дженксе было что-то заставлявшее ее хотеть большего.

– Это было в тот день, когда я нашла потайную комнату, – призналась Изабел. – Тогда и поехала в Воксхолл. Не знала, что делать. Оказалось, что я не знала человека, за которого вышла замуж, не знала, какие секреты таит мой дом. Может, мне и сейчас известны не все тайны? По ком я скорбела? И скорблю ли теперь?

– Слишком много вопросов.

Он пощекотал палец ее левой ноги.

– Верно. И моя голова была ими так переполнена, что я должна была отвлечься. В Воксхолле давали бал-маскарад: об этом рассказала мне горничная, – поэтому я ускользнула, а приехав туда, встретила тебя.

Встретила! Ха! Она сделала куда больше, чем просто встретила его: бросилась – страстно, опрометчиво – на шею сыщику с Боу-стрит, который поразил ее с первого короткого знакомства как человек, на которого можно положиться.

«Будь честной».

Как она изголодалась по чему-то подлинному!

Он молчал почти минуту, гладя чувствительный изгиб ее подъема, пока пальцы ног не поджались от удовольствия.

– Это был день похорон брата, – выговорил он наконец. – Моя голова тоже была полна вопросов.

– Твой брат, который был охранником, – вспомнила она.

– На Королевском монетном дворе. Да.

– Я так сочувствую твоей потере!

По его голосу было слышно, что он по-прежнему скорбит.

– А я – твоей.

– Но эти потери несравнимы.

Она подложила руки под голову, чтобы лучше его видеть.

– Ты потерял любимого человека. Я же – только иллюзии.

– Но и человека потеряла тоже.