Девушка ничего не сказала. Похоже, она привыкла к тому, что за нее и про нее все говорят мужчины. Светлые глаза. Не голубые, не зеленые, не светло-карие. Просто светлые. Если бы меня спросили, какого они были цвета, я бы ответила, что желтого, совсем бледного, цвета мочи здорового человека.
Изикиел сам повел разговор. Некоторые мужчины, когда они пытаются что-то скрыть от тебя, начинают говорить быстро. Но не мой Изикиел. Он, наоборот, заговорил медленнее, его слова текли, как течет извилистый ручей, как будто у них не было никакой цели. Но у ручья есть цель, он полон жизни и намерений, многие из которых противоречат друг другу. Это микрокосм, целый мир. В ручье есть смерть. Как и в жизни.
– И вот я увидел этих двоих, у них был очумелый вид, они разглядывали меню, считая деньги и понимая, что на приличный завтрак для обоих их не хватит. Он скармливал ей кусочки со своей тарелки, и я подумал – мы могли бы использовать их в доме, чтобы они нам помогали.
– У нас появятся домашний мастер и девушка, которая будет готовить и убирать.
– Я же хорошо готовлю, Изикиел, – сказала я. – Тебе нравится моя стряпня?
– Дорогая, я в восторге от нее. Я по-прежнему хочу, чтобы завтрак мне готовила ты и больше никто, но разве у тебя не освободится время, если тебе не придется каждый вечер готовить ужин?
Освободится, но для чего? А ему оно зачем?
Он читает мои мысли, это получалось у него всегда.
– У тебя появится больше времени для работы в церкви и всего того, чем ты хочешь заниматься. Я просто хочу дать тебе самую лучшую жизнь, Хейзел. Позволь мне сделать это для тебя.
Девушка смотрела на свои колени, и ее руки двигались, как два корчащихся новорожденных котенка, слепых и беспомощных. Кожа на них была сухая, потрескавшаяся, но не от тяжелой работы. Я могу это определить, ведь когда-то и я была сельской девушкой – так давно, что люди об этом забывают, даже Изикиел. Он забывает, что я была молодой, нежной и стройной, ходила, опустив глаза, одетая в нелепое самодельное платье, и что он никогда никого не хотел так, как меня. И он меня получил. Изикиел Тэйлор обычно получает то, чего хочет.
Но не на сей раз, решила я в тот день. Не под моей крышей. Я должна провести черту. И я сказала «нет» Дугласу и Клодии. Это было три года назад, и я не вспоминала о них, пока не увидела на парадном крыльце эту белую женщину и не пожалела о том, что у меня нет никого, кто мог бы открыть вместо меня дверь и сказать:
– Уходите. Миссис Тэйлор отдыхает.
– Я Мэдлин Шварц, – бодро говорит она. Под сорок, сейчас выглядит немного старше, чем когда я смотрела на нее через матовое стекло. Мне за пятьдесят, но выгляжу я намного моложе и легко могу сойти за женщину сорока с чем-то. Но дело не в моем возрасте. Как я уже говорила, это у него в крови.
– Да? – Не называю ей своего имени. Если стоишь на моем крыльце, полагаю, тебе известно, кто я.
– Мистер Тэйлор дома? – спрашивает она.
– Нет, его нет. – Я умею вложить в три слова все, что мне нужно сказать. И ей хватает ума расслышать то, чего я не произношу. «
– Меня зовут Мэдлин Шварц, – повторяет она. – Я работаю в «Стар». Хотела бы поговорить с вами о той ночи, когда пропала Клео Шервуд.
– Кто? – говорю я.
– Молодая женщина, тело которой было обнаружено в озере.
– Почему?
– Она работала во «Фламинго», где часто бывает ваш муж.
– Во «Фламинго» бывают сотни людей, мисс. – Эта женщина не говорила, что она «мисс», но разве приличная замужняя женщина станет звонить в мою дверь, чтобы спрашивать о муже?
– Но я думала…
– Здесь не контора мужа, а наш дом. Мы верим в… – Я не могу сразу подыскать слова, и она встревает:
– В четкое разделение церкви и государства?