Ледяная скорлупа

На верхней базе в честь праздника первого света был объявлен выходной. В барогостиницу, что на льду между водой и метаном, подтянулся народ снизу, привезли прожектора, хлопушки, напитки, устроили гонки на барокапсулах в ослепительной иллюминации и канонаде. Развеялись от души, стряхнув с себя однообразие полутора сроков монотонной работы. Это был первый, но не последний праздник. Однако прежде пришлось преодолеть шлюзы.

Слава Ензидрину и спасибо Барбан Драгу, шлюзы были сделаны не по принципу лепестковой диафрагмы, как это первоначально проектировалось, а проще — в виде обычных округлых дверей на петлях. Они открывались вниз, в сторону высокого давления метана, который при всех открытых шлюзах вырвался бы в пространство грандиозным фонтаном. И всё же была одна деталь, ставшая в данных обстоятельствах прискорбной ошибкой (но кто же рассчитывал на такие обстоятельства?) — ребра жесткости на верхней стороне дверей. Первые двери открылись довольно легко — там, между шлюзами, стены были стальными и не было намерзшего льда.

Зато на внешних шлюзах сверху двери заросли прочным льдом, намертво вцепившимся в ребра жесткости. Пришлось сверлить двери и закачивать в отверстия горячий метан.

В конце концов двери заработали, лёд за внешним шлюзом был расчищен, налажены лифты и начался единственный в истории праздник Дурдазбин, долгожданный праздник, названный в честь Дурдам Збиня. Один за другим волонтеры поднимались в транспортной камере на поверхность, их восклицания при первом взгляде во внешнее пространство хоть и не транслировались в мир, но аккуратно записывались для истории. Чего только там не прозвучало! Потом все вместе прослушивали записи в холле нижней гостиницы — зал то и дело дрожал от низкого утробного хорового рыка, означавшего в переводе на человеческие реакции безудержный хохот.

Чтобы увезти основную массу волонтеров-проходчиков, хватило пяти пассажирских кораблей. Остались верхняя, средняя и нижняя вахты. Среди отплывавших уже определились три следующие смены. Работа сделана, скважина прочищена, жизнеобеспечение работает, верхняя станция заселена тремя вахтенными, дальнозоры восстановлены, дело великих предков возрождено и продолжено.

Как встречали волонтеров? Да как всегда — кто-то с восторгом, кто-то — с брюзжанием. Последнее наводнило Сеть, которая по самой своей идее приспособлена для того, чтобы в ней брюзжать.

— Им нужна только слава, на всё остальное им плевать.

— Они убили тайну внешнего пространства!

— Думаете, они прямо так бескорыстно работали? Сколько они там миллионов напопрошайничали? Думаете, все миллионы на оборудование пошли? Как бы не так!

— Они создают опасную иллюзию нашего могущества.

— Волонтеры не заслуживают и десятой доли своей славы! Подумаешь, прочистили дырку в никуда. И что дальше с ней делать?

— Никакую скважину они не прочищали. Это всё сказки и съемки в павильоне.

Что ж, брюзжание — более чем естественная реакция многих разумных существ на чужие громкие дела. Как быть, если ты обойден не то что славой, а вниманием?! Если чувствуешь, что никому, к ялдабродам, не нужен?! Если ощущаешь, что главное в жизни прошло мимо тебя? А тут есть Сеть, куда так просто излить свою горечь, цапнув легонько кого-то удачливого. И ведь становится легче! Особенно если кто-то присоединится и поддержит. Неужели не пробовали?

Верхняя вахта

Внешняя станция напоминала огромный корнеплод — пухлые сросшиеся клубни и несколько ростков, выбившихся на поверхность. Основные помещения, включая жилые, находились в толще льда — под защитой от космический лучей. На поверхность выходили лишь наблюдательный купол, платформы дальнозоров и стыковочные узлы для баротракторов.

Аромс Дронг, рискуя нарушить нормы радиационной безопасности, значительную часть времени проводил в куполе. Иллюминаторы там были маленькими с толстыми стеклами: давление изнутри купола не шуточное, почти как дома — шесть глыб на квадратный коготь. И всё же Аромс Дронг предпочитал смотреть на фантастический внешний мир через них, а не через монитор видеокамеры. Глаза очень быстро уставали — не из-за слишком яркого света, а просто потому, что они не были приспособлены смотреть на далекое: мозг всё время пытался перенести ледяные гряды на привычные десятки размахов. Приходилось напрягаться, чтобы отодвинуть их на свое реальное место.

Глаза уставали, но не отрывались от серовато-голубоватого ландшафта. Внешняя станция расположилась у выхода из скважины на длинной пологой гряде сероватого льда. Внизу с одной стороны тянулась темная ржавая полоса крошева и камней, за ней такая же параллельная ледяная гряда, за которой уже ничего не видно. С другой стороны снизу, поперек от их гряды, тянулись параллельные борозды шириной сотню размахов — будто исполинский граблезуб прошелся по вязкому илу в поисках громадных личинок. Вдалеке наперерез бороздам шла еще одна гряда, закрывая горизонт. Искореженная, помятая внешняя поверхность. Что ее сделало такой?

Надо заглянуть дальше, за эти гряды. Что же, сейчас заглянем!