– Что «нет милорд»? Вкусно или не жёсткая?
– Нет, милорд, все хорошо приготовлено.
– У тебя кроме слова «нет», «хорошо» и «милорд» ещё есть слова в запасе? Или ты по-человечески только с кустами говорить умеешь? – голос его стал раздражённым.
– Нет, милорд…
– …то есть да, милорд, есть слова, – она чувствовала, что сейчас разрыдается, страх подполз к горлу и сжал его, и она почти не могла говорить.
И слов не нашлось.
Она не могла взять в руки нож и вилку, так они дрожали. Смотрела на поверхность каменного стола, по которому между блюд и бокалов разбегалась паутина узоров-жилок: охряных и цвета старой меди, малахитовых и янтарных. Что это за камень? Она скользила взглядом по этим жилкам и считала в уме повороты, чтобы только не разрыдаться. А ледяные пальцы так впились в резной стул, пытаясь унять дрожь, что Кайя их почти не чувствовала.
Даже в Обители, когда её наказывали, она не плакала.
Она почти ненавидела себя за этот страх.
– Посмотри на меня, маленькая веда, – негромко произнёс Эйгер.
«Раз, два, три, четыре, пять! Я иду искать!», – в сотый раз повторяла она мысленно считалку, чтобы удержать дыхание в высшей точке, а вместе с ним и слезы. Но взгляд поднять не могла.
– …Посмотри на меня! – его голос раскатился снова, как гром под сводами обеденного зала.
Лучше бы он убил её сразу. Сердце стучало где-то в горле, и предательские слезинки скользнули из уголков глаз.
Она посмотрела ему в лицо. Но лица не было. Была маска, обрамлённая чёрными космами спутанных волос, падавших на плечи. Такая же, как на той пустоши в Ирмелине, когда он обещал отцу, что вырвет у неё сердце. Тёмная ткань, прорези для глаз, для ноздрей, для рта. Застёгнутый на все пуговицы жилет, чёрный шёлковый платок завязан под горло так, что совсем скрывает шею. А позади – широкая спинка стула, за которой пляшут языки пламени в камине, оставляя лицо хозяина замка в тени. И шторы на окнах напротив него задёрнуты. Чтобы не разглядеть.
Он покачивал вилку в пальцах правой руки – нормальной, человеческой, а левая пряталась в большой кожаной перчатке с шипами и лежала неподвижно на подлокотнике кресла. Почему-то вспомнились рассказы Наннэ.
И быть может, именно этой рукой он вырывал людям сердца, и рвал их на части…
Он сидел, подавшись вперёд, чуть согнув шею, нависая над тарелкой, стоящей перед ним. И Кайя вспомнила почему. Ему мешает горб, тот самый, который всегда скрывает большой воротник. Сквозь слезы она не могла рассмотреть цвет его глаз, да и были ли они? Но страшнее его маски она в жизни ничего не видела.
– Долго мне смотреть на вас, милорд? – спросила она, оглушённая своим страхом так сильно, что с трудом понимала, что именно хочет услышать в ответ.
– Пока я не разрешу не смотреть, – ответил он с досадой, – мы ведь ещё не поговорили о погоде, как принято в приличном обществе. Как тебе наша погода, не холодно ли?
– Нет, милорд.
Пришла Гарза с новым кувшином.
– Налей нашей гостье.
Та налила покорно, не глядя ни на Кайю, ни на своего хозяина. И как тень встала у двери.
– Выпьем, наконец, за наше знакомство. Помню в прошлый раз ты отказала мне в этом удовольствии, да ещё и облила вином, – сказал он с какой-то горечью в голосе и, с силой воткнув вилку в лежащую на блюде куропатку, поднял бокал и отсалютовал Кайе, – будешь ли ты теперь пить со мной, маленькая веда?
– Как прикажете, милорд.
– Ты подчиняешься только приказам? А если я прикажу тебе броситься со стены, ты тоже выполнишь?
– Я пленница, милорд, у меня нет выбора.
– Ну тогда я приказываю тебе – пей! – произнёс он со злостью.
Она выпила и закашлялась. Вино было горячим, сильно сдобренным корицей, имбирём и перцем. Но оно согрело, и страх немного отступил.
– А чтобы ты ела, мне опять нужно будет приказать? – спросил он также раздражённо.
– Я… не голодна.
– Значит, и здесь придётся приказывать – ешь! Если не хочешь, чтобы я тебя заставил. Гарза! Не стой, как пень, положи нашей гостье на тарелку еды!
Служанка быстро взяла нож и вилку, отделила кусочки мяса, печёных яблок, слив и пирога, и вскоре тарелка Кайи была полной.