Читаем Ледяной клад. Журавли улетают на юг полностью

— Пожалуй, лучше, — согласился Глущенко. — Здесь, пока плеса ровные, тихие и погода хорошая, поплывут одни. А я в Енисейске, может быть, еще и из одежды им чего-нибудь достану, кроме того, что даст Трифон Васильевич.

— Договорились…

У кузницы лоцман столкнулся с Александром.

— На плот, Евсей Маркелыч? — спросил Александр, прибавляя шаг, чтобы не отстать от него.

— Куда же еще!

— А ты, кажется, в баню хотел?

— В баню? Будет всем нам баня, — сказал лоцман так, что Александру не захотелось его расспрашивать.

Молча они спустились с косогора — галька трещала и сыпалась под ногами, — молча приблизились к лодке.

— Ну, а ты, парень, зачем? — неожиданно спросил Евсей Маркелыч. Взялся за лодку и толкнул ее на воду.

— То есть как — зачем? — удивленно спросил Александр. — На плот. Ночевать.

— Ночевать? — повторил Евсей Маркелыч. — Чего ж тебе на плоту ночевать? Взял бы в деревне устроился. Лучше… Либо в лодке переплыл бы Енисей на ту сторону, да и пешим ходом в Утесову и в Кондратьеву, значит. Недалеко здесь.

— Не понимаю…

Лодка покачивалась на воде. Словно придавленный темнотой, глухо шумел порог. На плоту мерцал небольшой костер.

— Может, Петр Федорович тебя на катере свезет? — не скрывая раздражения, сказал Евсей Маркелыч и занес ногу в лодку. — Поговори с ним.

— Да чего же ради я с плота уходить буду? — сказал Александр, все еще не понимая сердитого тона Евсея Маркелыча. — В Куликову мы все равно мимо Утесовой поплывем…

— В Куликову мы не пойдем.

— А куда же? Здесь остановимся?

— Вниз! И мимо Куликовой, и мимо Утесовой, и мимо всего-всего на свете пойдем. На самый Дальний Север нам плыть велят. Еще почти на две тысячи километров.

— На самый Север! — удивленно воскликнул Александр. — Ого-го!

— Вот тебе и «ого-го»! Осень… а с кем поплыву? Одни ведь девчата. Тебе-то что: здоровому парню ходить по Кондратьевой, фасон каблуками давить… знаю.

— Чем же я виноват? Ты что на меня-то сердишься? — примирительно сказал Александр.

— Мне черт сейчас попадись — разорву на части! — закричал Евсей Маркелыч и оттолкнул лодку.

Александр вскочил в нее на ходу.

Евсей Маркелыч работал веслами так, будто хотел выворотить всю реку. Шумно вздыхая, сплевывал на воду.

Девчата с плота, заслышав плеск воды, весело окликали:

— Евсей Маркелыч! Дядя Евсей!

Он не отзывался.

Течением лодку снесло к нижнему концу плота. Евсей Маркелыч не захотел подниматься. Вылез на бревна, сказал Александру:

— Хочешь, поднимайся один, не то девчат пошли — пригонят лодку на место.

Из темноты спросил раздраженно:

— Варвара в деревне ночевать осталась?

И не стал ждать ответа — ушел.

Сообщение о том, что плот будет сплавляться на Север, сначала девушек сразило. Притихшие, сидели они у гаснущего костра, смотрели на короткие языки пламени, трепыхающегося, как крылья подстреленной птицы, и говорили только об одном: а как же дома? Когда же домой?

Лоцман хмурился, отвечал неохотно и не отрывал взгляда от пламени костра.

— Вот это втравились в поездочку, — сказала Ксения.

Евсей Маркелыч покосился на нее, поднялся, молча постоял, сложив руки за спиной, и, словно неся куль на плечах, ушел в шалашку.

— А ты, Ксения, хотя поняла, почему на Север посылают? — сердито спросила ее Агаша.

— Поняла… — буркнула Ксения. — Потому посылают, что послать больше некого.

— Да я не об этом, — еще больше сердясь, сказала Агаша. — Про себя чего тут нам говорить! Почему плот наш посылают?

— Евсей Маркелыч ясно сказал, — вмешалась Фима. — Лес на постройку нужен.

— Надо раньше им было об этом подумать. — Ксения посмотрела на Фиму из-под нахмуренных бровей. — Защитница! Чего они там планировали!

— Нет, Ксения, — сказала Ирина Даниловна, — ты, наверно, действительно не поняла. Планировали на Севере хорошо. И все, что им полагалось по плану, они тоже получили.

— Получили — и будьте здоровы!

— Ксения! Да ведь на Севере строят большой новый завод, и рабочие взялись тоже сверх плана целый цех построить! А без лесу ничего не построишь. И на месте лес не заготовишь. Там ведь тундра сплошная. Год полный зря потеряется. Вот наш плот и повернули туда. А так бы нам поставить его в Куликовой, и все.

— В Куликову-то мы тоже по плану все сплавили, — заявила Луша.

— Ты бухгалтер — все знаешь! — прошипела Ксения.

— Знаю! — отрезала Луша. — Знаю, что и у нас этот плот тоже сверх плана.

— Это-то и все знают, — сказала Поля.

— У всех кругом все сверх плана, — бубнила Ксения, — на Севере сверх плана, в Куликовой сверх плана, у нас сверх плана. Поэтому и поплывем мы в дождях да в мокрых метелях купаться. Это нам тоже сверх плана. А лучше бы все по плану только работали…

— Ксения, ты иди лучше спать, — попросила Поля, — а то от твоих слов Ангара замерзнет.

— Я пойду спать, — сказала Ксения, — а дождями да буранами на Севере все равно душу выморит.

— Смотря какая душа! — вскочила Поля. — А я так считаю: кислые разговоры надо нам прекратить. Самих себя стыдно… — и украдкой скосила глаза на Александра.

— И потом, девушки, дело даже не в этом, — сказала Агаша. — О чем надо подумать бы нам? Стройка-то на Севере какая? Важная! А нам все равно?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза