Ледяной клад. Журавли улетают на юг

…Ночь плотнее ложится над Ангарой, кроет непроницаемой завесой берега. Ворчит и клокочет порог, то словно ластясь и уползая куда-то вдаль, за поворот, то неожиданно и громко нависая над самым плотом. Костер погас. В шалашке тихо — все спят. На реях вахтенных нет. Плот стоит на якоре; струи воды, звеня и всхлипывая, разбиваются о туго натянувшиеся цепи. Где-то на невидимой в ночи косе спросонья тонким голоском вскрикивает речной куличок.

…Перед рассветом с Енисея потянула холодная низовка. Вместе с нею налетела волна влажного, щекочущего в горле тумана. Ирина Даниловна зябко повела плечами.

— Вот и ночь просидели. Спать не хотите? — спросила заботливо и тронула теплыми пальцами погрубевшую на холоде руку Александра.

— Нет, не хочу, — ответил он, — отосплюсь дома.

— Вы бы на прощанье Варе хотя доброе слово сказали, — наклонилась к нему Ирина Даниловна и быстро встала. Пошла и оглянулась. — Спокойной вам ночи.

Александру спать не хотелось. Он прошел вдоль всего плота, вернулся обратно. Остановился близ погасшего костра, заложив руки за спину и раздумывая о словах Ирины Даниловны, о том, почему Варя сказала так горько: «Вы ведь домой торопитесь, вам некогда». Наступит день, потом несколько часов пути, и они расстанутся, чтобы больше не встретиться…

Из шалашки вышла Фима. Сквозь мутную пелену тумана она не разглядела Александра, прошла недалеко от него, к самой кромке плота, повесила полотенце на толстую вагу, один конец которой лежал на бабке, нагнулась к реке и стала умываться. Александр стоял, смотрел на Фиму, обдумывая, как подшутить над ней, но в этот миг девушка выпрямилась и потянула к себе полотенце, вага покатилась и упала на босую ногу Фимы. Девушка глухо вскрикнула, замерла, а потом, прихрамывая, волоча ногу, побрела к шалашке.

В один прыжок Александр настиг ее, схватил за плечо, повернул к себе лицом:

— Ты что же это, девушка, делаешь? В армии за это расстреливали…

На Александра смотрели глаза, наполненные слезами и болью.

— Что?.. Что?.. — отрывисто сказала Фима и всхлипнула: — Чего тебе от меня надо?..

— Так делают только трусы, — нахмурился Александр.

— Ты сам трус, — едва разжимая зубы от боли, выговорила Фима. Крупные слезы так и катились у нее по щекам. — Меня поучаешь, а сам небось со всеми вместе не хочешь остаться… К мамочке на блинки торопишься…

Слова Фимы, как огнем, обожгли Александра. Он не нашелся, что ей ответить.

— Ну, пойди заяви, — пригибаясь и зажимая меж ладоней пришибленную ногу, еще сказала Фима, — пусть под суд… меня… Что я — нарочно, что ли?

И, съежившись, тихо всхлипывая, она переступила через порог шалашки.

Первым движением Александра — убежденного, что зашибла себе ногу Фима нарочно, — было пойти вслед за девушкой, всех разбудить и рассказать им о ее поступке. Но тут же он передумал и решил проверить. Подошел к ваге, поднял ее и забросил на бабку, потом тронул рукой — вага легко покатилась и упала на плот.

В отношении себя Александр решил твердо: остаться на плоту, однако заранее об этом никому не рассказывая. Такое решение у него созрело прежде короткого разговора с Фимой, но теперь ее слова: «ты сам трус… к мамочке на блинки торопишься…» — жгли как огнем.

Если Фима смогла сказать их, то думать так могли многие.

Глава девятая ПЛОТ ГОТОВ

Еще до зари подошел катер. Вырвавшись из серых разрозненных клочьев тумана, он чуть не налетел бортом на угол плота. Такой же, как вчера, черный и блестящий, только заспанный и недовольный, Пашка бросил легость Александру. Тот подхватил ее на лету. Сразу появился и Петр Федорович. Не дожидаясь, когда катер прижмется к плоту, он перескочил через ленту воды и очутился рядом с Александром.

— Добрались? — спросил, ероша волосы.

— Почти, — подтвердил Александр.

— Мы здесь день целый простоим. Вырвется время — хотите, могу в Утесову подбросить на катере.

— Да нет, спасибо, не надо. Я вижу, какая здесь спешка. Хочу помочь.

— А! Ну и хорошо! — хлопнул Александра по плечу Петр Федорович. — Все же лишняя пара рук, да каких еще рук!

В шалашке сразу поднялся галдеж. Петр Федорович будил девчат.

— Быстро, быстро! Как это на море говорят: свистать всех наверх! шумел Петр Федорович, неумолимо продвигаясь вдоль нар и поднимая заспавшихся. А сам так и сиял широкой, простодушной улыбкой. — Учалку усилить, цепей добавить, якорь запасный привезти. В ночь сегодня уплыть обязательно. Тогда уж мы отоспимся.

— Да… — бормотали спросонья девчата и тоже улыбались. Нельзя было сохранить хмурость на лице, когда смеялся Петр Федорович. — Да, вы-то отоспитесь, а мы?

— А я как раз и есть самое главное, — подзуживал их Петр Федорович, я — директор. Я за вас всех ответчик. Сплю за всех, ем за всех, под суд пойду — тоже за всех.

— Под суд-то за что вам идти?

— А вот плот этот в срок не доставите или дорогой побьете — ну и кончено, пропал Петр Федорович, ждите себе нового директора.

— За это не снимают.