Легенда о Маат

В двухэтажный дом на окраине города, в плену у вихрящейся пустыни, мы прибыли, когда уже стемнело. Анна первой вышла из машины ещё до того, как она полностью затормозила, и, всхлипнув от всю дорогу сдерживаемых рыданий, бросилась в неизвестном направлении. Никто не стал её догонять. А потом на втором этаже зажёгся свет, и я выдохнула.

Хапи протянул мне мою дорожную сумку. Повесив её на плечо, я уставилась в багровое у горизонта небо, затем перевела взгляд на Габриэля. От образа его спины и рук, объятых пламенем, пока он смотрел на пылавшее под его ногами тело, по позвоночнику прокатилась волна: странная волна из восхищения и ужаса. Испытал ли он триумф и радость, когда жизнь покинула тело того придурка в плаще? Или, напротив, погряз в сожалении? Скорее первое, чем второе.

– Габриэль… – позвала я и тут же передумала. Моей решительности можно было только позавидовать.

Он глянул на меня из-за чемодана, который выгружал из багажника, пока Хапи, как и вчера, понёс спящую Сатет в дом. Я не жаловалась, но наше временное жилище выглядело подозрительно. Дом располагался в самом конце улицы, и наши немногочисленные соседи, спрятавшиеся за стенами одноуровневых серых построек, с интересом наблюдали за нами через окна. Уверенности в том, что у меня на лбу не написано «древняя самопровозглашённая богиня, целиться сюда», не было.

– Что? – выгнув бровь, спросил он. Его челюсти двигались. Послышался шелест обёртки. Сунув в рот шоколадный батончик, Габриэль хлопнул дверцей багажника и уставился на меня.

– Ничего, – пробормотала я и пошла было следом за Хапи, но вдруг затормозила и, развернувшись на пятках, выпалила: – Может, потренируемся? Я бы хотела поработать с этой своей способностью контролировать неконтролируемое. Знаю, это больно, и ты можешь отказаться, просто…

– Думал, что ты никогда не предложишь, – совершенно спокойно ответил Габриэль и двинулся на меня, прошёл рядом и без объяснений направился в сторону пустыни.

Я поплелась следом, мысленно возмущаясь тому, что моя просьба не смутила его ни на секунду, в то время как я сама ещё не определилась, в своём ли уме.

– Почему?

– Потому что ты боишься.

– Именно поэтому я и предложила. – Я прочистила горло и проглотила горечь от осознания собственной слабости в его глазах.

Габриэль остановился. Я догнала его, и он, развернувшись, посмотрел. Этим взглядом можно было резать металл, но он полосовал моё сердце и душу, вызывал физическую потребность приглушить боль и страх его губами.

– Я ждал, когда ты сама попросишь, когда сама захочешь стать сильной.

– Просто я обделалась от ужаса, когда ты поджёг того парня. Хочу быть такой же крутой, как и ты, а не трястись позади.

Не самая адекватная реакция на убийство, я и сама понимала.

– Знаю. – Он взял меня за подбородок, провёл пальцем туда-сюда, и у меня в животе защебетали птички-дебилки. – Это сложно. И именно поэтому ты должна была найти это желание сама. Без моей помощи.

Он всё ещё жевал. В тот день, когда Габриэль перестанет есть в самые неподходящие моменты, пустыня обратится ледником, не меньше.

– Ты подстроил собственное убийство, чтобы пробудить это внутри меня, – напомнила я.

– С моей минимальной помощью, – поправил Габриэль и искренне улыбнулся. Хоть он и не сильно удивился моей просьбе, я заметила особенный блеск в его глазах. – Тогда начнём прямо здесь и сейчас. Контроль – пункт первый. Уязвимость – пункт второй.

– Э? – Я перешла на бег, не поспевая за размашистыми шагами в сторону заднего двора, на котором располагались стол, два плетёных стула, пепельница и вид на бесконечность.

– Завтра утром передумаешь. – Габриэль развалился на жалком подобии сиденья, закинул ногу на ногу и, закурив, с вызовом на меня посмотрел. Его брови спросили: «Ну?», а я ответила:

– Помню: я должна захватить самые болезненные уголки души.

Я села на соседний стул и, выпрямив спину, сложила руки на коленях, как прилежная ученица.

– Твой отец тоже причиняет тебе боль? Ну, тогда, в ритуальном зале.

На самом же деле перед глазами стояла картина того дня, когда врата в Дуат открылись. Габриэль приставил нож к моему горлу. Анубис сказал, что Гор контролировал его рассудок, и я не хотела знать, если это не так.

– Это проще всего. Но есть и другие способы.

– Какие?

– Счастье. – Облако дыма повисло между нами. – Наш мозг для него подобен пианино: чёрные и белые клавиши – счастье и боль. Восхитительно убийственная мелодия.

– Я тоже умела играть на всех клавишах?

– Ты всегда пользовалась только чёрными, но, поверь мне, чертовски виртуозно.

Это был комплимент, но я не гордилась тем, что умела причинять боль и заставлять людей делать что-то против их воли.

– Я научился блокировать боль, – продолжал Габриэль, задумчиво глядя вдаль. – Иногда, конечно, срывает крышу, но со счастьем всё сложнее. Чтобы полностью закрыть свой разум для отца, мне потребуется запереть все лучшие моменты в жизни и желательно никогда их не высвобождать. Мне бы не хотелось подобного.

– А как контролировать боль?