Легенда о Маат

До того момента я ни разу не прикасался к ней. Отрицать, что имел её взглядом при каждом удобном случае, не было смысла, но замки слетели в тот момент, когда она улыбнулась и, протянув руку, поманила указательным пальцем.

– Пошёл вон! – прорычал я, и это звучало достаточно сдержанно по сравнению с тем, что я испытывал на самом деле.

Прислужник поднял голову, и страх, застывший в его глазах, только усилил возбуждение. Маат оттолкнула любовника, перекатилась на живот и, встав на четвереньки, поползла в мою сторону.

У меня снесло голову.

Её кожа блестела под лаской десятка свечей, расставленных по периметру. Тёплый ветер трепал занавески, прикрывающие выход на балкон. Я увидел фрукты, вино… Она устроила свидание перед тем, как трахнуть несчастного, теперь навеки обречённого лишь вспоминать вкус её тела.

– Я гадала, хватит ли тебе смелости, – прошептала она и коснулась пальцами верёвки, удерживающей мои штаны. И я так и не узнал, ушёл ли смертный или же наблюдал за тем, как я сорвался. С обрыва. Головой вниз.

– Это не смелость, Маат. – Столетиями вырабатываемый контроль покинул моё тело, и я, качнувшись вперёд, до хруста сжал её тонкую шею. Её губы оказались так охренительно близко. – Это безумие.

– Так прими же его.

Я резко подскочила и села. Низ живота тянуло. Я была такой влажной, перепуганной и дезориентированной, что с трудом припомнила, какой сейчас год и где вообще оказалась.

Яркий солнечный луч проделал нелёгкий путь от подбородка к глазу, и я поморщилась. Дыхание постепенно выравнивалось, но ноющие ощущения между ног становились только сильнее. Сон пульсировал в моих венах, и лишь повернув голову, я поняла: это было воспоминание. Его воспоминание.

Габриэль лежал на боку. Пряди тёмных волос мягко обволакивали высокий, разгладившийся во сне лоб. Я глянула под одеяло: трусы и лифчик были на месте. Осталось вспомнить, как мы оказались в кровати и чем закончился вчерашний вечер.

Анукет.

Всё, что тянуло внизу живота, превратилось в тошнотворный ком и взмыло к горлу. Габриэль что-то сонно пробормотал и, подложив руки под подушку, перевернулся на другой бок. Часть меня умоляла впиться в него руками и ногами, чтобы унять это чёртово смертельно быстро бьющееся сердце, но другая…

Муж моей единственной подруги изменял ей со мной, и, вспомнив об этом, я возненавидела себя. Я возненавидела Маат. Не могла возненавидеть Габриэля, но возненавидела нас. Мы пытались построить наш замок на костях грёбаных поколений, сотни тысяч жизней. Мы убивали. Мы возвышали себя и нашу любовь над людьми и судьбами, и в тот момент я поняла, что возненавидела всё это.

Я выскочила из постели и, укутавшись в простыню, босиком выбежала на улицу. Солнце приняло моё тело в свои удушающие объятия. Прикрыв лицо рукой, на дрожащих ногах я упала на стул, на котором сидела вчера вечером, и пожелала вспыхнуть.

– Плохая ночь?

– Твою мать!

Дориан сидел в соседнем кресле. Положив руки на бортики и вытянув ноги, он смотрел вперёд, туда, где на горизонте от жары подрагивал воздух, и его лицо было белым, как мел.

– Жарко, – пробормотал он, – не смог заснуть.

– Ты просидел тут всю ночь?

Дориан приподнял указательный палец, чтобы это ни значило, и, закрыв глаза, откинул голову.

– Дориан? – У меня встал ком в горле. Мы не говорили о Вивиан… ни разу. Он мучался, а я не находила в себе силы заговорить с ним, потому что знала: Габриэль мог убеждать меня в обратном, но вина за её смерть лежала на моих плечах.

– Она рядом со мной. Каждую секунду. Я закрываю глаза и вижу её. И знаешь, о чём думаю?

– О чём?

– Почему её не видите вы?

Я сглотнула.

– Какой ответ ты хочешь услышать?

Дориан повёл плечом и посмотрел на меня.

– Ты винишь себя в её смерти, Маат?

– Да, – просто и честно ответила я.