Легенда о Маат

– Меньше страдать и предаваться самокопанию, – в темноте сверкнула белозубая улыбка.

– А как мне…

– Ты должна дотянутся до скрытых частей моей души, а потом надавить. Надавить так сильно, чтобы они открылись тебе, чтобы боль оглушила меня. – Для того, кто просил меня причинить ему боль, Габриэль звучал слишком воодушевлённо.

Вот что я сделала с ним в пустыне Дуата после его неудавшейся попытки похитить меня. Увиденное в его голове в тот день камнем повисло на моей шее. Я отлично всё помнила, и воспоминания были счастливыми. Боль причиняли не они, а то, что наше беззаботное прошлое уже никогда не вернуть.

– Это звучит чертовски жестоко. – Я сжала пальцы и впилась ногтями в грубую ткань штанов. – Я… мне кажется, что я передумала.

– Нет, Маат, ты не передумала, ты меня жалеешь. Но правда в том, что эта жалость убьёт нас обоих. Давай же. – Он перенёс вес тела на бок и потянулся ко мне. Между нашими лицами осталось не больше десяти сантиметров и два сбитых, горячих дыхания. – Сделай мне больно, problemes, а потом – приятно. Но только когда мы поднимемся наверх.

Я не хотела использовать образ Сатет и – эгоистично – образ самой себя. Оставались ещё двое, но рана от потери Вивиан была слишком свежа, и я подумала об Анукет. Он ведь должен был испытывать боль при мысли о ней?

Но я ничего не почувствовала. Ничто в душе Габриэля не откликнулось на имя его бывшей жены. Сперва я подумала, что столкнулась с каменной стеной и пытаюсь надавить на самое тяжелое воспоминание, но скоро поняла: Габриэль действительно ничего не чувствовал.

А вот я – да. И это дерьмо стыдом выжгло всё внутри меня.

Высшие просто превращались в белый свет, а их тела обращались пеплом. Низшие боги, в венах которых бурлила горяча кровь, умирали грязно, как люди. Их тела гнили, воняли.

Невыносимый запах стоял на весь коридор. Всхлипывая, Бастет вышла из комнаты, и я осталась последней, кто не простился с Анукет. Взгляды всех собравшихся прилипли к моему лицу, очевидно, намекая, что пора, но я не могла сдвинуться с места. Я не могла зайти в комнату, чтобы попрощаться с телом лучшей подруги, когда на губах ещё ощущался вкус её мужа.

– Маат! – Акер смотрел на меня так, словно знал, что пока Анукет умирала, я отсасывала её мужу и ни о чём не жалела. Я и сейчас не жалела, и Анубис подозревал это. И он гордился тем, какая я дрянь – под стать ему.

– Маат! – Моё имя из его уст прозвучало подобно проклятию.

Осирис.

Он почти не выбирался из тронного зала. Я видела его так редко, что в его присутствии ощущала, как скручивается желудок. Остальные, сложив руку внизу живота, боялись бросить на него лишний взгляд, но если бы кому-то и пришло в голову поразглядывать сильнейшее божество, ничего бы не вышло. Он всегда прятал лицо под капюшоном, а с недавних пор стал носить маску в форме соколиной головы. Анубис нашептал, что у него какие-то проблемы с лицом. Даже век богов был конечен.

Мысли о том, сколько тысячелетий Осирис властвовал среди смертных и бессмертных после своего отца, бога солнца Ра, всегда вгоняли меня в благоговейный ужас. Стоять рядом с кем-то подобным – это было честью и смертным приговором одновременно.

Склонив голову и сложив руки в знак уважения, я всё же решила разобраться с этим раз и навсегда.