Легенда о Маат

– Тише, – прошептал он, притягивая меня к себе и заключая в крепкие объятия. – С ней всё хорошо.

Его сердце билось быстро. Так быстро, что когда я прижалась к его телу, то наконец почувствовала жизнь и внутри себя.

Руки Габриэля оказались везде: под моими лопатками, под поясницей. Он вдавливал меня в себя, словно хотел, чтобы мы слились. Словно изголодался по нашим объятиям и по моему телу, медленно обмякающему в его руках. Словно любил.

Я вцепилась ногтями в его спину – впилась в него, боясь отпустить, боясь, что всё это лишь сон.

– Прости меня.

Кадык на его горле дёрнулся: он тяжело сглотнул. И последнее, что я ожидала услышать, когда он заставил меня приподнять голову и посмотреть в его глаза, было:

– Не сегодня, Маат. Не сегодня мы простим друг друга. – В чёрных как ночь глазах блестели слёзы. Обессиленный не меньше меня, он опустил голову, и наши лбы соприкоснулись. – Но «не сегодня» не значит, что никогда.

Молчаливые коридоры эхом и вечной клятвой разнесли его слова по дворцу – дворцу смерти, боли и сожалений. Месту, в котором мы выросли, полюбили друг друга и разрушили до основания.

XII

Мир менялся быстро и беспощадно. Но только не здесь. Не в Дуате. Не у кровати девочки, каждый вдох которой я мысленно подсчитывала у себя в голове.

Я пообещала себе, что не засну, пока Сатет не откроет глаза, но кресло было мягким, треск огня – убаюкивающим, а моя нервная система – окончательно и бесповоротно разрушенной. Засыпая, сквозь сонную пелену и нежелание проваливаться в неведение, я чувствовала взгляд Габриэля на своём лице. Ощущала его запах и слышала, как он дышит, сидя напротив, по другую сторону от Сатет.

Пробуждение было резким и неприятным: голова съехала с ладони, и я вздрогнула. Во сне я попыталась поменять неудобную позу, но забыла, что сижу в кресле.

Габриэль распахнул глаза и встрепенулся, когда я махнула рукой и снесла чашу с прикроватного столика. Мы встретились взглядами и удивлённо друг на друга уставились, с трудом припоминая, чем закончился наш последний разговор. Хмурая морщинка на лбу Габриэля разгладилась, кулаки разжались, но он сделал это не сразу. То, как долго он оценивал, опасна ли я, было немного обидно. Обидно и честно.

– Она ещё спит? – прочистив горло, сипло прошептала я и посмотрела на девочку, свернувшуюся в комочек на большой кровати.

Её комната была втрое меньше моей, но нравилась мне больше: руки сумасшедшего, проектировавшего дворец, казалось, просто не успели сюда добраться. Семейная любовь к смешиванию золотого и чёрного уступила место пастели. Смерть уступила место жизни.

Я не увидела игрушек, но зато обратила внимание на рисунки и разбросанные краски в маленьких жестяных колбочках. Пятна следами детских ног вели за собой на балкон. Особенно сильные порывы ветра швыряли серую занавеску внутрь комнаты, а она, в свою очередь, падала мне на лицо.

– С ней всё хорошо, – отозвался Габриэль. Он привстал с кресла, склонился над Сатет и коснулся её лба губами. Агата часто так делала, когда я жаловалась на плохое самочувствие. Её рот был лучше любого термометра: она предугадывала температуру за несколько часов до того, как та действительно поднималась.

В том, как Габриэль убрал волосы с лица Сатет, было столько нежности, сколько не каждая мать могла дать своему ребёнку. Его грубые, сильные пальцы стали такими невесомыми, ласковыми. Он коснулся её лба лишь самыми кончиками, не тревожа детскую кожу многочисленными мозолями.

– Она чем-то болеет?

– Не знаю. – Габриэль вернулся в кресло. В последний раз напряжённо посмотрел на дочь и, наконец расслабившись, вытянул ноги. Свои длинные ноги в чёрных штанах с пятью пуговицами на ширинке. – Она родилась слабой, но Бастет сказала, что её состояние сильно ухудшилось, когда врата в Дуат закрылись.

Была ли в этом моя вина?

– Ты не обращался к врачам, пока вы были в Калифорнии? – нервно ковыряя заусенцы на пальцах и поглядывая на Сатет, спросила я.

Как ни странно, Габриэль ответил:

– Да. Но для людей она совершенно здорова.

– А своего доктора у вас нет?

– Божественного доктора? Антибиотики с каплей бессмертия? – усмехнулся он.

Я скривила губы. Разумеется, он мог смеяться сколько угодно, но факт оставался фактом: люди превратили незнание в науку, нашли способы лечить большинство ныне известных болезней. Боги были слишком самонадеянными.

От чего умерла Анукет? Неужели у них действительно не было ничего против воли Источника?

– Спрашивай, – слегка приподняв уголок губ, прошептал Габриэль. – Иначе сейчас лопнешь.

– Скажи то, что считаешь нужным сам.

То, как он удивился и нахмурил брови, заставило меня улыбнуться.

– По человеческим меркам и лунному календарю Анукет умерла через год после рождения Сатет. Ещё через двадцать лет ты сбежала из Дуата. Когда я в последний раз видел Сатет, она плохо говорила и неуверенно держалась на ногах, а теперь… – Он сжал и разжал пальцы, глядя на покрасневшие костяшки. – Теперь она молодая девушка, которая активно интересуется парнями и очень хочет вернуться в Калифорнию к своему бойфренду.

– Ты позволил ей завести бойфренда?