Легенда о Маат

Я представила выражение его лица, когда Сатет впервые заявила, что у неё кто-то есть, даже если этим «кем-то» был прыщавый школьник. Габриэль определённо был гиперопекающим отцом, способным разорвать зубами любого, кто посмеет обидеть его дочь. Уверена, я всё ещё жива лишь потому, что он не знал, как со мной разделаться.

– Мне пришлось сдержаться, чтобы не открутить ему яйца…

Сатет заворочалась, и мы одновременно посмотрели на неё.

– Она похожа на неё, – прошептала я.

– Всем, кроме характера, – коротко кивнув головой, согласился Габриэль.

– Характер у неё твой, – тут же подхватила я.

– Нет. Не мой.

– Чей же?

Габриэль ничего не ответил, но в том, как сперва он посмотрел на дочь, потом – на меня, таились ответы на все мои вопросы. Всё было написано на его лице и столетиями хранилось в появляющихся морщинах. Но я не была готова. Не была готова к тому, что Анукет, навеки запечатлённая в чертах Сатет, в недовольстве морщила нос, в точности как я. Не была готова к тому, что, возможно, дурацкая привычка ковырять пальцы тоже досталась ей от меня.

Габриэль молчал, за что я была ему крайне благодарна. Некоторые вещи, сказанные вслух, обретают свою собственную жизнь. И в день, когда Габриэль раскроет все карты, ничего уже не будет прежним.

– Пойду подышу воздухом, – пробормотала я и буквально выпрыгнула из кресла.

Габриэль поднялся следом и, опершись спиной о каменную преграду, встал рядом. Он заговорил лишь спустя долгие минуты, когда мне всё-таки удалось найти в себе силы посмотреть на него.

– Мы были друзьями?

– Можно и так сказать, – усмехнулся он. – Друзьями.

– Тогда почему столько столетий я пряталась от тебя, вместо того чтобы рассказать, от чего бежала? Вместо того, чтобы попросить о помощи?

– Знаешь… – Он развернулся, опустил руки на перила и сжал их до побелевших костяшек. Задумчивый взгляд устремился к горизонту. – Порой, пытаясь найти тебе оправдание, я думал, что поступил бы так же: ничего не сказал тебе. Ведь, не убегай ты от меня так долго, я бы обязательно нашёл способ заставить тебя открыть врата в Дуат. Я буквально был готов на всё, чтобы вернуть себе Сатет.

– Даже на убийство? – Я повторила его позу и положила руки совсем близко к его пальцам, постукивающим по перилам.

– Ты спрашиваешь, убил бы я тебя, чтобы вернуть Сатет?

– Убил бы?

– Да. – Он облизал губы и улыбнулся своим, уверена, мрачным мыслям. – Были моменты, когда я не мог спать, фантазируя о том, как убиваю тебя.

Оу! Это определённо не то, на что я рассчитывала.

– Мне стоит бояться?

– Тебе решать. – Габриэль повернул голову и взглядом провёл дорожку от моей часто вздымающейся груди к кровоточащим от нервного кусания губам. – Не могу дать никаких гарантий.

– Тогда зачем ты спас меня, привёл в Дуат? Анубис ведь не единственный, кто знал о последствиях непослушания Гору.

– Между нами были и хорошие моменты, Маат. Много хороших дней и ночей.

– Ночей? – переспросила я.

– И дней, – смещая акцент с секунду назад брошенных слов, повторил он. Ветер, в котором отчётливо различимо вихрились песок и пыль, обдувал острые черты его лица и играл с чёрными волосами.

– Хорошо, что меня нельзя убить, – пробормотала я, но в голове мелькнула мысль, которая не давала покоя с момента первого пробуждения в Дуате: то, что я не могла умереть, было скорее плохой, чем хорошей новостью. Нынешнее положение дел лишало права свободного выбора всех, но меня чуть больше остальных. Я не смогу выбрать смерть в мгновение, когда станет совсем невыносимо. И единственный, кто мог бы помочь с этим, был моим врагом.

Габриэль долго молчал. Я не видела, но чувствовала его взгляд, который скользил вдоль моего лица, опускался к плечам и возвращался обратно. Я слышала, как ровно он дышал. Слышала, что эта «ровность» и спокойствие давались ему с трудом.

Мы давались друг другу с трудом.

Я не была уверена в том, что Габриэль не врал мне, но куда больше пугало то, что я не была уверена в самой себе. Правда и ложь так сильно спутались, так сильно вросли друг в друга, что перестали существовать отдельно. Их нельзя было разделить. Я не могла докопаться до истины, потому что истина была лживой, а ложь – истиной.

Но была и другая единица измерения: Сатет. Девочка с глазами матери и губами отца. В конечном итоге мы все совершали ужасные поступки ради тех, кого любили. Мы, боги, ничем не отличались от людей. Быть может, кое-кто и привык считать, что мы лучше. Но что, если когда-то давно мы создали не более слабую, а более сильную версию самих себя?

– Мне показалось, что между тобой и Анубисом напряжённые отношения, – заговорила я.

Брови Габриэля взмыли к линии волос от того, как резко я перешла к другой теме.

– Ты не найдёшь двух божеств, между которыми были бы ненапряжённые отношения.

– Твой брат и ты? – Я развернулась к нему, на секунду возгордившись тем, что выбила его из русла холодного безразличия и отрешённости.