Легенда о Пиросмани

Когда наступили холода, Нико не спасала даже специальная зимняя одежда для «тормозильщиков», что должна была защищать от стужи и встречного, порой ледяного ветра: тёплая рубаха, тулуп, валенки, меховая шапка и рукавицы. Он стал часто болеть, подавал рапорты то об отпуске, то о лечении. Наконец начальство согласилось отпустить «нерадивого кондуктора» в Тифлис на 3 дня – для врачебного обследования. Но, вдохнув в себя воздух столицы, наш Нико позабыл о своём «хроническом насморке, затрудняющим дыхание, о болях в груди и ревматизме». А потом откуда-то явилось жестокое прозрение, что в этом огромном шумном мире, живущем по своим правилам, о коих он, оказывается, никогда и не подозревал, не было пространства, где можно было бы приютить свою уставшую жизнь. И в голову полезли думы о ночлеге, который ещё надобно было поискать.

– Где найти убежище? Куда податься? – задавал он себе этот вопрос. – К Калантаровым? Но чем мне перед ними хвалиться? Чего я достиг?

Раздражение и усталость, вызванные переездом и голодом, привели его в состояние крайнего напряжения и ощущения своей беспомощности. В глубине души он чувствовал слабость своего характера, но признать её было для его непомерной гордыни невозможно. И вдруг, как манна небесная, на него снизошла мысль – он вспомнил о предложении господина Калюжного, счетовода их Управления, о том, что тот когда-то был готов пустить его на постой и даже вручил ему свой адрес. Где же эта бумажка? Он покопался во всех карманах – пусто! Полез в свой «художественный» чемоданчик, стал перебирать краски и кисти, и вот он – заветный адрес, свалялся в презренный комочек, почти что катышек. С трудом развернув его, он смог разобрать адрес. Это придало ему сил, и он, не отдыхая, быстрым шагом направился в сторону Михайловского проспекта, втянув голову в плечи и натянув шляпу поглубже на свой «русский костюм», отчего со стороны сделался похожим на худой чёрный гриб…

– Гамарджоба! – сказал он и сердце его замерло, когда дверь дома широко распахнулась на его стук. На пороге стоял молодой человек и с нескрываемым удивлением смотрел на него, скорее всего, не понимая грузинского языка. И тогда Нико продолжил на русском:

– Прошу прощения за то, что помешал вам, но я хотел представиться и извиниться за то, что пришёл сюда без приглашения. Я Нико Пиросманашвили. Мне дал этот адрес господин Алексей Мефодиевич, вот! – он протянул молодому человеку истёртый до невозможности клочок бумаги. Тот, взглянув на него, приветливо кивнул головой:

– Вы, видимо, хотели сказать Александр Мефодиевич, потому как Алексей – это я. Но можете звать меня просто Алёша. Проходите поскорее, на вас лица нет. Как вас зовут, вы сказали? Нико? Коля, значит… Вы продрогли, да и погодка стоит такая, что добрый хозяин собаку не выпустил бы из дома. Проходите к столу, садитесь, а я вмиг самовар поставлю. Как раз собирался поесть. Александр Мефодиевич придёт поздно, он просил не ждать к ужину…

Нико сел рядом с дровяной печью, что наполняла комнату мягким светом и дружелюбным запахом горящих поленьев, и тихо наблюдал за тем, как этот квадратный, широкогрудый, с огромной кудрявой головой, синими, глубоко посаженными раскосыми глазами и курносым носом молодой человек принёс откуда-то медный самовар и поставил его на стол. Затем вернулся снова с чашками и вареньем красного цвета. Похоже, кизиловое! С теплом пришли и вкусные запахи еды.

– Александр Мефодиевич – человек на редкость добросердечный. Бывший революционер, отбыл шесть лет тяжелой каторги, а потом, за книжную учёность его и взяли на службу в Управление Закавказской железной дороги. – сообщил он. – И ваш приход, Коля, не окажется ему в тягость, не будет от этого никакого убытку. Я ведь и сам здесь вроде как на «птичьих правах» комнату снимаю… Пока закипит самовар, успеем поесть…

– Вы не суетитесь, я сыт. – поспешил сообщить Нико.

– Ну, мил человек, сыт – не сыт, а супу горячего поесть надо, коли в гости пришли! – улыбался Алёша. – Отменную чихиртму стряпает Нино, помощница по хозяйству нашего Александра Мефодиевича.

Чихиртма! Нико почувствовал, как от одного только этого слова закружилась его голова и затрепетал в мучительном томлении пустой желудок, натерпевшийся за два года службы от недоедания и напрочь забывший отменные вкусы и запахи обильной домашней трапезы. Голод заставил его схватить ложку и он, крепко сжимая в руках миску, жадно уплетал сейчас горячую похлёбку, лишь внешне смахивавшую на чихиртму. Ибо не шла она ни в какое сравнение с настоящей куриной чихиртмой – наваристой, густой, ароматной – которую готовили Калантаровы! А вот хлеб в этом доме оказался очень вкусным, хотя и совсем пресным.