– Да, конечно, я чую ваш особый запах. Я запомнил его с того дня, когда понюхал в прошлый раз в собачьей лавке, и он мне очень нравится. Ах! Клянусь святым Рохом, покровителем собак, я чую кость, большую кость. Где она? Почему вы мне ее не дали? Эти глупые люди не дают мне костей! Они считают, что кости вредны маленьким собакам. Какие дураки, не правда ли? Кому вы отдали кость? – Он вспрыгнул ко мне на колени, продолжая меня обнюхивать. – Подумать только – другая собака! Одна ее голова! Большая собака! Громадная собака, у которой изо рта капает слюна! Может быть, сенбернар? Я маленькая собака и страдаю астмой, но сердце у меня на месте, я ничего не боюсь, и вы можете сказать этому своему слону, чтобы он не вздумал подходить ко мне или к моей хозяйке, не то я его проглочу живьем! – Он презрительно фыркнул. – Собачьи галеты! Вот что ты вчера ел, большой вульгарный зверь. От одного запаха этих твердых отвратительных галет, которыми меня кормили в собачьем магазине, меня тошнит! Нет уж! Я предпочитаю сухое печенье, пряники или ломтик вон того миндального торта. Собачьи галеты!
И он переполз обратно на колени своей хозяйки со всей поспешностью, которую позволяли его толстые, короткие лапы.
– Навестите меня еще раз перед вашим возвращением в Париж, – любезно сказала маркиза.
– Да, зайдите еще раз, – просопел Лулу, – не так уж вы плохи! Послушайте-ка, – окликнул он меня, когда я встал, собираясь откланяться, – завтра полнолуние, и меня тянет развлечься. Не знаете, тут поблизости нет дамы моей породы? Только ни слова моей хозяйке, она этого не понимает. Впрочем, неважно, какая порода. Сойдет любая.
Да, Лулу не ошибся, было полнолуние. Я не люблю луны. Таинственная ночная странница слишком часто отгоняла сон от моих глаз и нашептывала слишком много грез. Солнце не окутано тайной – сияющий дневной бог, который принес жизнь и свет в наш темный мир и все еще хранит нас, хотя все остальные боги, царившие некогда на берегах Нила, на Олимпе и в Валгалле, ушли во мрак небытия. Но никто ничего не знает о бледной страннице-луне, чье холодное недремлющее око насмешливо блестит над нами в неизмеримой высоте.
Графу луна не мешала, лишь бы ему позволили спокойно сидеть в курительной за послеобеденной сигарой и «Фигаро». А вот графиня луну любила. Ей нравился ее таинственный свет, ее обманчивые грезы. Нравилось молча лежать в лодке и смотреть на звезды, пока я медленно погружал весла в серебристые воды озера. Нравилось бродить под старыми липами, где серебристый свет смешивался с черной тенью, такой глубокой, что графине приходилось опираться на мою руку, чтобы найти дорогу. Нравилось сидеть на уединенной скамье, устремляя большие глаза в безмолвную ночь.
Порой она роняла несколько слов, но редко, а мне ее молчание нравилось не меньше ее речей.
– Почему вы не любите луны?
– Не знаю. Кажется, я ее боюсь.
– Но чего же?
– Не знаю. Сейчас так светло, что я вижу ваши глаза – две сияющие звезды, и все же так темно, что я боюсь сбиться с пути. Я посторонний в этой стране грез.
– Дайте мне руку, я покажу вам дорогу. Ваша рука казалась мне такой сильной, почему же она дрожит? Да, вы правы, это только сновидение, и надо молчать – или оно рассеется. Слышите! Это соловей.
– Нет, это дрозд!
– Это, несомненно, соловей. Не говорите, слушайте, слушайте!
Жюльетта запела нежным голосом, ласковым, как ночной ветер в листве…
С дерева над нами раздался крик совы, зловещий, предостерегающий. Графиня испуганно вскочила. Мы молча пошли обратно.
– Спокойной ночи, – сказала графиня. – Завтра полнолуние. До завтра!
– Где ты был и почему ты так бледен? – спросил меня Лео, когда мы тихонько проскользнули в мою спальню. – Все огни погашены, и все собаки в деревне молчат. Должно быть, очень поздно!
– Я был очень далеко, в краю сновидений и тайн, и чуть-чуть не заблудился.
– Я уже засыпал в конуре, но тут меня вовремя разбудила сова, и я как раз успел проскочить за тобой в замок.
– Она и меня тоже разбудила вовремя, милый Лео! А ты любишь сов?
– Нет, – сказал Лео, – предпочитаю молодых фазанов. Я как раз такого съел. Он пробегал в лунном свете перед самым моим носом. Я знаю, что это запрещено, но не мог противостоять искушению. Ты меня не выдашь лесничему, правда?
– Нет, мой друг! А ты не скажешь дворецкому, что мы так поздно вернулись домой?
– Конечно нет.
– Лео, но тебе хоть совестно, что ты украл этого молодого фазана?
– Я уговариваю себя, что совестно!
– Лео, ты вор, а кроме того, ты – плохой сторож. Тебя держат в замке для того, чтобы отгонять воров; почему же ты не будишь громовым лаем хозяйку, а сидишь здесь и смотришь на меня ласковыми глазами?
– Что поделаешь! Ты мне нравишься.