Легенда о Сан-Микеле

– O, так тебе снится, что ты проснулся? И твой запас нелепых обвинений еще не исчерпан? Призрак Мефистофеля! Ты уже называл меня старым фланером, донжуаном и шпионящей старой девой. Да, я действительно подсматривал за вами вчера вечером в парке и хотел бы знать, кто из нас двоих был донжуаном, – или ты предпочтешь, чтобы я назвал тебя Ромео? Только ты на него совсем не похож! Слепой дурак – вот ты кто. Дурак, который не понимает даже того, что было ясно твоему псу – что у меня нет возраста, нет пола, нет жизни, что я – призрак.

– Чей призрак?

– Призрак мертвого мира. Бойся призраков! И перестань оскорблять меня, не то я ослеплю тебя лучом моего холодного света, который гораздо более смертоносен для человеческих глаз, чем золотая стрела бога-солнца. Больше я ничего не скажу тебе, кощунствующий сновидец. На востоке занимается заря, и мне пора возвращаться в мою могилу, иначе я не найду дороги. Я стар, и я устал. Ты думаешь, легко всю ночь блуждать, когда все отдыхают? Ты вот называешь меня зловещим и угрюмым, а разве легко быть веселым, когда живешь в могиле – хотя жизнью это называете только вы, смертные. Ты тоже умрешь когда-нибудь, и земля, на которой ты живешь, как и ты, обречена смерти.

Я поглядел на призрака и в первый раз заметил, какой у него старый и усталый вид, но жалость во мне сменилась гневом, когда я услышал угрозу ослепить меня.

– Прочь отсюда, могильщик! – закричал я. – Тебе нечего здесь делать! Я полон жизни!

– А знаешь ли ты, – захихикал он, взбираясь на кровать и положив длинную белую руку мне на плечо, – а знаешь ли ты, зачем ты уложил дурака виконта в постель с пузырем льда на животе? Чтобы отомстить за ласточек? Как бы не так! Ты лицемер, Отелло! Ты не хотел, чтобы он прогуливался по парку при лунном свете с…

– Убери свою лапу, ядовитый паук, не то я вскочу с постели и разделаюсь с тобой!

Я сделал отчаянное усилие, чтобы сбросить с себя оцепенение, и проснулся весь в поту. Комната была полна серебристого света. Внезапно пелена спала с моих околдованных глаз, и я увидел в открытом окне полную луну – прекрасную и безмятежную.

Девственная богиня Луна! Ты слышишь меня в ночной тиши? Ты кажешься такой кроткой и вместе с тем такой печальной. Можешь ли ты понять скорбь? Можешь ли ты простить? Можешь ли ты залечить раны бальзамом своего чистого света? Можешь ли научить забвению? Приди, нежная сестра, побудь со мной, я так устал! Положи прохладную руку на мой горячий лоб, успокой беспорядочные мысли. Шепни на ухо, что я должен сделать, куда должен уйти, чтобы забыть песню сирен.

Я долго стоял у окна и смотрел, как царица ночи совершает путь среди звезд. Я хорошо их знал по бессонным ночам и стал называть по именам: пламенный Сириус, Кастор и Поллукс, которых так любили моряки древности, Арктур, Альдебаран, Капелла, Вега, Кассиопея…

А как называется звезда надо мной, манящая ровным, надежным светом? О, я ее хорошо знаю! Не раз ночью я направлял по ней свою лодку среди бурного моря, часто она указывала мне дорогу в заснеженных полях и лесах моей родины – Stella Polaris, Полярная звезда!

Вот путь! Следуй за моим светом, и ты спасен.

Доктор уехал на месяц.

Просьба обращаться к доктору Норстрему:

бульвар Осман, 66.

Глава 7. Лапландия

Солнце уже закатилось за Вассо-ярви, но было еще светло от пламенеющего сияния, которое медленно сгущалось в оранжевые и рубиновые тона. Золотой туман спустился на синие горы, на которых сверкали лиловые пятна снега и желто-серебристые березы в первом инее.

Трудовой день закончился. Мужчины возвращались на стойбище с арканами на плечах, женщины – с большими березовыми подойниками, полными свежего молока. Большое стадо оленей уже вернулось к стойбищу, и вокруг него расположились бдительные псы, готовые поднять тревогу при появлении волков или рысей. Постепенно замерло мычание телят и постукивание копыт, и тишину нарушал лишь редкий лай собак, крик козодоя да далекое уханье филина где-то в горах.

Я сидел в дымном чуме на почетном месте рядом с Тури. Элликаре, его жена, бросила кусок оленьего сыра в висящий над огнем котел и раздала по очереди – сначала нам, мужчинам, а потом женщинам и детям – миски с густым супом, который мы съели молча. То, что осталось в котле, было разделено между собаками, не сторожившими стадо, – они, одна за другой, вползали в чум и ложились у огня. Потом мы по очереди пили прекрасный кофе – в хозяйстве было всего две чашки, а затем все вынули из кожаных кисетов короткие трубки и с большим удовольствием закурили. Мужчины сняли сапоги из оленьих шкур и разложили перед огнем сено из сапог для просушки – лапландцы не носят носков. И вновь я пришел в восхищение при виде их маленьких ног с упругим подъемом и сильно выступающей пяткой. Некоторые женщины вынули спящих младенцев из подвешенных к шестам берестовых люлек и дали им грудь, другие взяли на колени малышей постарше и принялись перебирать им волосы.