Легенда о Сан-Микеле

– Лео, мой друг, во всем виноват сонливый ночной сторож там, в небесах. Вместо того чтобы освещать своим фонарем все темные уголки парка, где под липами стоят уединенные скамейки, он нахлобучил на лысую голову ночной колпак из туч и мирно спал, перепоручив свои обязанности сове! Или он только представлялся спящим, а сам все время подглядывал за нами, хитрый старый греховодник, дряхлый донжуан, гуляющий среди звезд, подобно старому фланеру, который сам уже не в состоянии любить, но рад поглядеть, как делают глупости другие.

– Некоторые утверждают, что луна – юная красавица, – сказал Лео.

– Не верь этому, мой друг. Луна – высохшая старая дева, которая злобно подглядывает за бессмертной трагедией смертной любви.

– Луна – это призрак, – заявил Лео.

– Призрак? Кто тебе сказал?

– Один из моих предков в незапамятные времена слышал это от старого медведя на перевале Сен-Бернар. Тот узнал это от Атта Троля, который слышал это от самой Большой Медведицы, царящей над всеми медведями. Там, на небе, они все боятся Луны. Неудивительно, что и мы, собаки, ее боимся и на нее лаем, раз даже блистательный Сириус, Небесный Пес, царящий над всеми собаками, бледнеет, едва она покидает свою могилу и из мрака показывается ее зловещее лицо. Что же, по-твоему, на земле только ты один не можешь спать, когда встает луна? Все дикие звери, все твари, которые ползают и копошатся в лесу и в поле, – все они покидают свои убежища и мечутся в страхе под ее злокозненными лучами. Сегодня вечером в парке ты, наверное, не отрывал глаз от кого-то другого, не то заметил бы, что она – призрак и следит за тобой. Она любит проникать под липы старых парков, в развалины замков и церквей, любит бродить по старым кладбищам, склоняясь над каждой могилой, чтобы прочитать имя покойника. Она любит созерцать своими серо-стальными глазами унылую снежную пелену, саваном окутывающую мертвую землю, любит заглядывать в спальни, чтобы пугать спящих кошмарами…

– Довольно, Лео! Не будем больше говорить про луну, или мы всю ночь не сомкнем глаз. У меня и так уже мороз по коже. Пожелай мне спокойной ночи, дружок, и пойдем спать.

– Но ведь ты закроешь ставни? – спросил Лео.

– Да. Я всегда закрываю их в полнолуние.

Утром за завтраком я сказал Лео, что должен немедленно вернуться в Париж: так будет безопаснее, ведь сегодня полнолуние, а мне двадцать шесть лет, а его хозяйке двадцать пять – или двадцать девять? Лео видел, как я укладываю чемодан, а каждая собака знает, что это означает. Я заглянул к аббату и прибегнул к обычной лжи: меня позвали на консилиум, я должен уехать утренним поездом. Он сказал, что очень об этом сожалеет. Граф, уже садившийся на лошадь, также выразил сожаление, ну а о том, чтобы тревожить графиню в столь ранний час, не могло быть и речи. К тому же я обещал вернуться в самом скором времени.

По дороге на станцию я встретил моего друга, сельского врача, который возвращался в своей тележке от виконта. Больной чувствовал большую слабость и требовал, чтобы ему подали завтрак, но доктор наотрез отказался взять на себя ответственность и разрешить что-нибудь, кроме воды. Припарки на живот и лед на голове не давали пациенту спать ночью. Может быть, я порекомендую другое лечение?

О нет, зачем же! Больной в надежных руках, я в этом не сомневаюсь. Конечно, если состояние больного не изменится, можно положить горячую припарку на голову и пузырь со льдом на живот.

А сколько времени, по моему мнению, следует держать больного в постели, если дело обойдется без осложнений?

– По крайней мере неделю, пока не кончится полнолуние.

День тянулся долго. Я был рад снова очутиться на авеню Вилье и сразу лег спать. Мне было не по себе, наверное, меня лихорадило, но врачи никогда не знают, есть у них жар или нет. Я сейчас же уснул, так велика была усталость. Не знаю, долго ли я спал, но вдруг почувствовал, что в комнате я не один. Открыв глаза, я увидел в окне мертвенно-бледное лицо, глядящее на меня белыми, пустыми глазами – на этот раз я забыл закрыть ставни. В комнату незаметно и бесшумно прокралось что-то, и по полу к кровати протянулась белая рука, как щупальце громадного осьминога.

– Так, значит, ты хочешь вернуться в замок? – насмехался надо мной беззубый рот с бескровными губами. – Как мило и уютно было вчера под липами, когда я служил вам шафером, а кругом пели соловьи, не так ли? Соловьи в августе! Право, вы оба унеслись в какой-то очень дальний край. А теперь ты хотел бы снова очутиться там? Что же, одевайся, садись на этот белый луч, который ты так любезно назвал щупальцем осьминога, и менее чем за минуту я отнесу тебя назад под липы, ибо мой свет летит так же быстро, как и твои грезы.

– Я уже не грежу. Я очнулся от сновидений и не хочу туда возвращаться, призрак Мефистофеля!