Легенда Провидца

«Молчишь, молчишь… Щенок. Ни галльской девки с тобой обсудить нельзя, ни Императора дерьмом не обольешь в шутку, кто ж знает, может, ты побежишь ему об этом рассказывать?! Горько мне, горько, – Гай засмеялся и в то же время в глазах его появились слезы. – Я никогда не хотел сделать за свою жизнь чего-то невероятно важного. Но я и думать не думал, что в ней я окажусь настолько неважным. И мать свою, эту дуру, такую же рыжую, как и я, и ты, сынок, я убил потому, что она просто сказала правду. Посмотрела на меня, и сказала, какое я ничтожество. Знаете, и тогда говорила не просто женщина. В ней кричало мне в лицо прямо-таки все: веснушки ее эти огромные, по всей мерзкой роже, глаза наглые, зеленые, морщины ее уродливые, все виды повидавшие… Я и не выдержал. Потому что нечего было ей это самое… Слова такие вообще в своей дурьей башке иметь.

Отжила свое. И я отжил, видимо».

И после этих слов всем стало совершенно ясно, что человек этот совершил преступление вполне себе осознанно. Посему он был казнен прямо на Форуме в тот же вечер. Мать Кассиана не испытывала особенной печали по этому поводу – ведь горячая любовь, которой она когда-то болела по отношению к Гаю давно угасла, уступив место презрению и скуке в течение проводимого вместе времени. А уж после случившегося к мужу эта женщина, хотя и не особо умная, испытывала искреннее отвращение, осмысленное, спокойное отвращение, которое Кассиан мог ожидать от кого угодно, но только не от Флавии (таково было фамильное имя матери юноши). От нее он ждал истерик, громких возгласов и ругательств, но получил просто несколько колких фразочек и двухдневное распитие вина в компании его же самого и нескольких подруг.

Ее собственный отец, дедушка Кассиана, происходивший из рода Флавиев, был настолько богат, что мог обеспечить и дочери, и внуку безбедное существование до конца своих дней, что давало им обоим повод расслабиться в финансовых делах основательно. Они не считали свои расходы, хотя, как подозревал Кассиан, однажды им все же пришлось бы начать это делать, как минимум после смерти пожилого Флавия.

Об отце же после его казни юноша особенно и старался и не думать. Слишком много других дел требовали внимания молодого Руфуса. Но вот, спустя пять лет, собственный лучший друг напомнил ему об одном из неприятнейших и слабейших, по его мнению, людей. И в секунду перед глазами пронеслись все эти сцены пьяных похождений отца, женщин, приходивших в дом во время отсутствия Флавии, пощечины матери и ему самому «за непослушание»; и в эту же секунду ему захотелось ударить что-нибудь своей немускулистой рукой, в которой внезапно в момент появились силы, сравнимые с Геркулесовыми, как показалось тогда Кассиану.

– Откуда этим женщинам известно мое происхождение? – зло спросил он, в тот же момент начиная ощущать, как сироп от изюма уже начинал таять, и оттого ладони его стали все липкими. Как и любые другие люди, Кассиан это ощущение очень не любил, но еще сильнее ему не нравилось то, что с ним ему еще придется ходить и дальше, так как они уже приблизились к Форуму.

– Ты спрашиваешь меня? – ухмыльнулся Ромул в ответ. Его ясные, как небо над их головами, голубые глаза, смотрели на него с легкой укоризной за неуместное раздражение. – Так или иначе, друг мой, нам нужно будет с ними побеседовать. Потому что я этим вопросом отныне сильно озадачен.

Кассиан лишь кивнул в ответ. Он не мог отказать, ибо от этого могла зависеть судьба всей Империи, нового мира, который они собирались строить вместе с Ромулом.

Приближаясь к заполненной народом площади и проходя мимо конной бронзовой статуи Домициана, Кассиан все же не смог отбросить мысли об отце, казненного неподалеку, прямо в нескольких pertica (с лат. «шест» = 3 м.) от того пути, которым он сейчас следовал с лучшим другом.

«Только наш путь, что на этом Форуме, что жизненный, будет более долгим и более сложным. Наверное, проще было сделать так, как ты, да, Гай? – спросил он мысленно дух отца, явно обитавший неподалеку вместе с духами других, встретивших также конец своего жизненного пути здесь. – Просто взять и обидеться, сдаться? Ты считал меня тогда ничтожным извращенцем, но, посмотри, что я делаю сейчас!.. Я делаю то, что тебе с твоим хваленым «мужеством» никогда не было бы по зубам!»

Кассиан в глубине души знал, что ведет себя как ребенок, причем странный ребенок, ведущий диалог с усопшими, но не хотел останавливаться. В те трудные минуты ему нужно было хоть как-то отвлечься от волнения, которое, несомненно, могло бы его целиком захватить, не оставив места и крупице здравого смысла. А ее самую как раз и нужно было беречь…

Потому как день Торжества Справедливости стал впоследствии одним из самых судьбоносных в жизнях Кассиана Руфуса и Ромула.

***