С ним хорошо вступать в разговор. Он так внимателен к собеседнику, что тому кажется, будто у них с Фишером-Абелем идет разговор равных. Ничего подобного. На самом деле собеседник незаметно, иногда даже против своей воли выложил Вильяму Генриховичу почти все, что тому было интересно услышать. Он же не сказал ничего или почти ничего, но произвел впечатление добродушного, внимательно слушающего человека, ведущего приятную беседу. А на самом деле — это великое умение внимать, необходимое в его профессии.
Одежда под стать незапоминающемуся образу. В США он в мягкой фетровой шляпе. В Москве — всегда в темноватом, неброском берете. В молодости носил и остроконечную красноармейку, и красноармейскую фуражку. Гардероб ни дома, ни во время нелегальной командировки не отличался разнообразием. Хорошо сидящий серый, темноватый костюм. Недорогой, но подобранный именно под себя, под свою фигуру. Рукава рубашки иногда протерты. Он не из тех, кто тратит много денег на одежду. И скупость тут ни при чем. Не испытывал потребности, не обращал внимания. Его непосредственный начальник полковник Тарасов рассказывал мне, как по просьбе жены Елены Степановны Фишер он решился уговорить Вилли купить новый костюм: «Вилли ответил мне искренне: зачем, у меня же один уже есть». В этом весь Фишер.
Или как вам такой штрих. Они с Кононом Молодым как самые принципиальные были выбраны в своем управлении для распределения немногочисленных благ, во времена брежневщины для сносного существования необходимых. В тот раз распределяли продуктовые заказы под праздник, допустим, 7 Ноября. Они с Кононом внесли в список всех, а потом от младших по званию и должности коллег узнали, что начальство довольно резонно решило по-своему: всем не хватит. И тогда они оба отказались от праздничных заказов. В организации, где Фишер и Молодый трудились, это в определенной степени форма протеста, которая одобрения у вышестоящих не вызвала. Но оба сделали это совершенно не для того, чтобы набрать популярности среди сослуживцев рангом пониже. Просто они были такими.
Он стоял в очереди на квартиру. Две комнатки на проспекте Мира — одна спальня и гостиная на него с женой и дочкой. Узкая кухня. Эту квартиру они получили еще тогда, когда ее хозяин сидел «там». И, к радости семейства, полковник дождался. Но тут же отказался. А когда домашние бросились уговаривать, обошелся с ними крайне резко. Твердо сказал, что есть нуждающиеся в улучшении жилплощади гораздо больше. И разговор закончен.
Ходил в театр, в консерваторию. Во время короткого отпуска в 1955 году съездил с женой и дочерью в Ленинград и обошел музеи. Несколько часов на Эрмитаж. Ему нравилась старая живопись, работы голландских мастеров. Темные тона полотен.
И несмотря на суровую профессию — наивность, неумение приспособиться к неустроенному быту. После войны в конце «карточного» периода у них украли карточки. Тогда они поехали продавать яблоки из своего сада на рынок. Положили такую же цену, как все остальные. Многие подходили, пробовали, но не решались покупать — дороговато. И он снизил цену до минимума. С рынка вернулись почти ни с чем. Больше семья отца на рынок не брала.
Да, он мог и по сути профессии должен был обманывать. Но только ради одного — родины. Служил не Сталину и не Хрущеву с Брежневым. Он нес свои невидимые миру обязанности и муки ради отчизны. Если кто-то скажет, что такого не бывает, то вся жизнь Фишера тому опровержение. И здесь Фишер вовсе не последний из могикан — вся плеяда великих разведчиков того поколения билась за светлую идею. В чем-то они были даже фанатиками. Осуждать их за фанатизм? Или за прозрение, приходившее после возвращения домой к концу уже почти прожитой жизни, когда их мучило не отпускавшее до последнего вздоха сравнение между «там» и «здесь»?
Кого же все-таки напоминает Абель — Фишер? Для меня после всего увиденного и от десятков людей услышанного: внешне это типичный знаменитый актер Евгений Евстигнеев — профессор Плейшнер из «Семнадцати мгновений весны». Интеллектуал, не смахивающий на интеллектуала, а настоящий интеллигент. Мои многочисленные встречи с последователями Фишера заставляют думать, что такие индивиды почему-то, каким-то образом выжили и еще не выродились. В них виден ум, чувствуется энергия. Теперь все чаще среди разведчиков-нелегалов и благородные славянские — женские и не только — типажи. Пусть лица обычно исхудалы, но зато тонки черты. Ближе к уходу выглядят порой изможденно. И никак не похожие на симпатично-привычных красавцев-героев.