Легендарные разведчики - 2

В обычной жизни был непрактичен. Но вот там, где требовался профессионализм разведчика, ему не было равных. Вспоминаю эпизод: отлученный непонятно за что из органов госбезопасности Фишер едет в Москву из своей Челюскинской на поезде в конце июня 1941-го. Уже лютует война. Он выходит покурить в тамбур и слышит тихий разговор. Двое русопятых пареньков спорят, когда лучше сойти — сейчас или попозже. И один, в кепочке, ну прямо Ваня Ванечкой, предлагает: давай сойдем сейчас. Ведь поезд проскочит Москву, а дальше — кто его знает? И тут же Фишер вызывает патруль. Двух пареньков, милых и улыбчивых, задерживают и выясняют: это немецкие диверсанты. Как Фишер догадался, как смог понять, что перед ним не просто парочка провинциалов, а шпионы? В Германии поезда обычно проскакивают через Берлинский центральный вокзал и идут дальше. Но в Москве-то это не так. И Фишер сразу понял, с кем имеет дело. Чутье не подвело. Двое оказались отличниками из немецкой спецшколы Абвера. А на русском дети эмигрантов говорили получше, чем на немецком. Только вот вопрос: откуда Абель знал такие тонкости о движении поездов в Берлине? В официальной его биографии следов пребывания нелегала в Германии не значится.

Он проявлял, хорошо, пусть не талант, но точно большие способности во всем, за что бы ни брался. Прекрасно фотографировал. Оборудовал после освобождения из американской тюрьмы фотолабораторию на даче.

Профессионально рисовал. Он, собственно, и начинал в органах не только в качестве переводчика, как это принято считать. Соратник и друг полковник Павел Георгиевич Громушкин вспоминал, что в 1938 году они работали с Вилли вместе в отделе, изготовляющем документы для нелегалов. И такие, что паспорта, искусно сделанные, не тянет называть фальшивыми.

Он рисовал всегда. Первый известный рисунок, деревенский шалаш, датирован 1925 годом. А сколько картин, и самых разнообразных по стилю, создано: портреты, пейзажи, карандашные наброски… Можно ли предположить, что он рисовал во время суда? Конечно! Об этом говорили. Но, естественно, этих карандашных, как вспоминают, набросков, нет. Их легко представить — простой карандаш превращается в средство самовыражения, отвлечения и, в случае с предателем Виком Хейханеном, обличения. Его рисунки, возвращающие в прошлое, — надежда на будущее. Радостное или горькое воспоминание.

Существует легенда: нарисовал в тюрьме портрет Кеннеди, который его благосклонно помиловал. И полковник подарил полотно самому президенту. Так это или нет? Сегодня этого уже не знает никто. Мое мнение — очень вряд ли. Не в его стиле. Всегда настороженно относился к начальству — и советскому, а уж к чужому — тем более.

Он очень просто относился к вопросам, которые ему задавали по поводу типажей и места написания его работ после возвращения:

— Ой, это кто?

— Это негр.

— Скажите, а где вы видели такую картинку? (Типично американская улочка.)

— В одной стране далеко отсюда.

В американской тюрьме занялся шелкографией. Дарил заключенным необычные открытки на праздники. Эти же навыки прививал и дочке дома — развлечение прижилось. Меня спрашивают: откуда так много рисунков, дисциплинированно, как требовали начальники, подписанных им после возвращения не своей фамилией Абель или «Abel»? Ответ простой: они с Эвелиной их печатали, а выходило будто карандашом нарисованные.

На втором этаже старой двухэтажной дачи сохранилась его мастерская. Неверно назвать ее фотолабораторией. Там и тисочки, в которые он зажимал детальку и что-то подтачивал. И приспособления для распилочки мелких штучек-дрючек. И фотокинопринадлежности. Неким образом своеобразная лаборатория умельца.

Он был радистом от Бога. Собственно в первых командировках и трудился радистом. Как рассказывает дочка, любил ездить по базарам — покупал старые радиодетали, мог смастерить радиопередатчик из кучи старья. Золотые руки и голова.

Очень помогало во всех странах, где Фишер жил жизнью нелегала. Тщательно готовил тайники. Вытачивал детали, в которых хранил и передавал сведения с мастерством необычайнейшим. Был на все руки мастером.

Напугал начальника тюрьмы Атланты, когда предложил тому проект переустройства этого учреждения.

В тюрьме проходил, как и все заключенные, тесты на ай-кью. И опять поразил тюремное начальство: выяснилось, что у русского полковника интеллект гения. В камере находилось человек по шесть-семь. Для начала его пытались перевоспитать с помощью уголовников. Натравливали их на русского шпиона. Он не стремился обращать бандитов в коммунистическую веру, но смог внушить уважение, снизить накал ненависти. Все же однажды, в начале отсидки совсем уж отпетые, в основном черные, то бишь негры, по-теперешнему — афроамериканцы, его избили.