— Кстати: ежели не удастся мне нынче проникнуть в Японию, то и ваша задумка со строительством нового приюта на Сахалине, боюсь, сгорит синим пламенем-с! Я вот что подумал: нельзя ли мне для поездки другой паспорт выправить, Федор Федорович? Временный, ну и без той злосчастной отметки, а? Срок действия временного паспорта ограничить одним месяцем — чтобы вы не сомневались в моем возвращении.
Фон Бунге забарабанил пальцами по столу. Вся его прокурорская сущность протестовала против подобного нарушения основ. Если у Ландсберга нынешняя пометка в его паспорте — «из ссыльнокаторжных» — законом не отменена, то ее отсутствие в документе есть фальсификация. И если подлог откроется, то репутация товарища окружного прокурора будет основательно подпорчена… С другой стороны — срок действия временного паспорта краток. С таким далеко не сбежишь.
Видя колебания вице-губернатора, Ландсберг решил надавить:
— Если помните, Федор Федорович, я еще зимой обещал сделать весьма крупное пожертвование в наше благотворительное общество. На тот самый приют-с, тысяч этак двадцать, помнится. А свободные деньги у меня, увы, только в «Ниппон Гейко»…
Про задумку с приютом вице-губернатор, разумеется, помнил. И возлагал на свою инициативу немалые надежды. Свою деятельность на ниве благотворительности фон Бунге считал не менее важной и значимой для общества, нежели прокурорский надзор за исполнением законов. Да и ассигнования Главного тюремного управления были скудны, и столичные чиновники и слышать не желали о финансирования всего того, что не являлось новыми тюрьмами. Хорошо помнил фон Бунге и то, что именно Ландсберг вносил в кассу благотворительного общества львиную долю потребной для его деятельности средств. И этот приют… Без двадцати тысяч рублей, обещанных им, дело затухнет на долгие годы — если не будет похоронено вовсе.
— Хорошо, Карл Христофорович, я подумаю, — решился заместитель военного губернатора. — Окончательный ответ я сразу дать вам не могу, вы уж простите! Поищу прецеденты, посоветуюсь кое с кем. Но — я на вашей стороне, Карл Христофорович! Время у нас пока есть — ближайший пароход во Владивосток, если не ошибаюсь, недельки через две намечается? Ну, к этому времени и решится все, я думаю!
— Очень на это надеюсь, Федор Федорович! На дворе второй год двадцатого столетия, и наш южный сосед проявляет совершенно явственную активность в подготовке к войне. Ежели, не дай бог, подтвердится очевидное, и Япония начнет боевые действия, мне до капиталов в «Ниппон Гейко», как вы понимаете, уже не добраться. Вот и хотелось бы подстраховаться — успеть перевести основной капитал куда-нибудь в Европу. Да и с приютом хочется завершить…
— Ваше сочувствие целям нашего общества делают вам честь, Карл Христофорович. Правда, эти ваши рассуждения о грядущей угрозе войны с Японией… Поменьше бы вы об этом говорили, ей-богу! Я не думаю, чтобы эти азиаты рискнули бросить вызов Российской империи. Вы сами на карту-то давно глядели? Япония соотносится с Россией, как воробей с дубом, на ветку которого присел отдохнуть. Нет, не думаю! К тому же подобные разговоры не согласуются с линией политики государя, насколько я понимаю. Поменьше, поменьше на военные темы рассуждайте, Карл Христофорыч! Мы-то с вами люди свои, а вот ежели до его высокопревосходительства дойдет… Неужто мало вам всяческих неприятностей и козней со стороны недругов?
— Что до карты, то такая и у меня в конторе висит, Федор Федорович! И соотносительные масштабы России и Японии вполне очевидны. Но к войне-то Япония готовится, вы не можете этого не видеть! У нее нынче огромный военный флот, армия за последние месяцы едва не утроена. Вооружение из Европы караванами идет, военных инструкторов из Германии тысячами считают. Это же очевидно, Федор Федорович! А с кем ей воевать, ежели не с нами? С Китаем она, извините, и прежним свои малочисленным флотом справляется. А тут и мы с Манчжурией, с Кореей, с Порт-Артуром поперек горла… Деловые люди, Федор Федорович, войну раньше военных порой чуют…
Фон Бунге вежливо слушал посетителя, однако начал потихоньку ерзать на стуле. Наконец, помощник губернатора бросил откровенно-скорбный взгляд на груду нерассмотренных бумаг, загромоздившую всю левую половину стола и поднял глаза на Ландсберга:
— Карл Христофорыч, побойтесь бога! Видите эту бумажную прорву на столе? С удовольствием поговорю с вами на любые темы, Карл Христофорыч, но только в другой раз. Вы уж простите…
Шагая к себе в контору и раскланиваясь по дороге со знакомыми, Ландсберг невольно улыбался в густые усы: получится у него с Японией, либо нет — неважно. Главное в другом: в беседе с вице-губернатором он сумел сделать акцент именно на Японии. Пусть думают, что это для него основное!