Легионер. Книга третья

И что тогда? Память тут же подсказывала Ландсбергу не столь уж и давние факты из судебных отчетов по судебным процессам мадам Соньки Золотой Ручки. Будучи пойманной, она с легкостью отрекалась от тех, кто помогал ей скрываться, предавала их, называла имена и адреса. Несомненно, если ее вновь поймают, она не пощадит и его. Подвинется с готовностью на скамье подсудимых, чтобы со злорадством предложить там местечко и ему…

А если женщина-«сменщица» через какое-то время вдруг передумает играть роль Соньки и потребует вернуть ей честное имя? Или ненамеренно чем-то выдаст себя? Бог мой, да ведь за мадам Блювштейн до сих пор следят десятки и даже сотни любопытных глаз! Неужели не найдется дотошный и глазастый обыватель, который обратит внимание на несовпадение внешности, привычек, походки! И снова ему, Ландсбергу, конец!

Но что-то делать было нужно! Ландсберг не сомневался, что мадам Блювштейн не оставила своих замыслов исчезнуть с острова под чужим именем. Начнется навигация, а он, допустим, никуда не поедет. Либо, поехав, вернется с пустыми руками. Вернее, без «сменщицы». Вне всякого сомнения, Сонька, не задумываясь, осуществит свою угрозу. И тогда на Ландсберга и его семью начнется настоящая охота…

Съезжу, погляжу, решил Ландсберг. Тем более — всё одно ехать во Владивосток надобно.

* * *

С открытием на Сахалине навигации, собираясь отправиться каботажным пароходом во Владивосток и далее в Японию, Ландсберг направился в присутствие помощника военного губернатора фон Бунге в полной уверенности, что никаких препятствий при выезде ему чиниться не будет. К тому же, Федор Федорович, будучи не только толковым администратором, но и умным человеком, всегда относился к Ландсбергу если не с симпатией, но пониманием и сочувствием к его жизненной драме. И, безусловно, видел и ценил вклад, сделанный Карлом в деле приобщения Сахалина к цивилизации.

Помощник военного губернатора Федор Федорович фон Бунге заведывал на Сахалине делами гражданской администрации. Эта должность была новой и образовалась благодаря множеству хлопот военного губернатора острова Николая Михайловича Ляпунова. Приняв под свое начало Сахалин, Ляпунов был немало шокирован тем обстоятельством, что ему, генерал-лейтенанту, приходится решать тут множество вопросов, к военному делу никакого отношения не имеющих. Более того: решение этих вопросов отнимало у военного губернатора практически все время, не оставляя никакого просвета для занятий привычными армейскими делами.

Было и еще одно немаловажное обстоятельство, подвигнувшее Ляпунова на борьбу с неповоротливой бюрократической машиной империи. Не понаслышке знающий о главной составляющей успешного карьерного роста всякого разумно-тщеславного человека, Ляпунов со своего назначения военным губернатором столкнулся с невозможностью выезжать в Петербург и даже в Хабаровск, в ставку генерал-губернатора Приморской области — для личных докладов о положении дел. А без этого и думать было нельзя о благоприятной оценке его тщания на новой должности. Недаром в народе говорят: под лежачий камень и вода не течет! Соответственно, не «текли» ни награды, ни высочайшее монаршее благоволение, ни начальственное одобрение…

Огромные расстояния от Российского Охотоморья до Северной столицы империи и потребное время для преодоления сих жутких расстояний исключало всякие возможности для блиц-визитов в Санкт-Петербург. Самый малый срок такого путешествия, причем только в условиях короткой сахалинской навигации, составлял четыре с половиной — пять месяцев, не принимая в расчет время пребывания в столице. Чего ж удивляться, что его высокопревосходительство Приморский генерал-губернатор всякий раз накладывал на мотивированные рапорты Ляпунова о необходимости личного выезда с докладом категоричные резолюции с отказами.

— Да мыслимое ли дело, господин Ляпунов, на полгода, считай, оставить без хозяйского пригляда ваш каторжный остров? Нет уж, батенька мой, только почта! А для срочных донесений и уточнения деталей благоволите пользоваться телеграфом. Вы, кстати, и так нагружаете его сверх всякой, по моему разумению, надобности, — по-отечески, а то и с раздражением говаривал генерал-губернатор Гродеков.

Единственным выходом для Ляпунова было введение должности вице-губернатора, доселе штатным расписанием островной администрации не предусмотренной. На то, чтобы «пробить» новую штатную должность, у Ляпунова ушло без малого три года. И, как показало время, позиции Гродекова относительно выездов Ляпунова в Санкт-Петербург это практически не изменило. Слава богу, что удалось хоть спихнуть с себя уйму возмутительных в своей гнусности и великом многообразии статских дел и вопросов!