Легкая поступь железного века

- Натальи?! Не стоит трудиться, ваше превосходительство, ибо я твердо знаю, что сестра моя добровольно никогда бы не возвела на меня напраслину. Если есть ее подпись, значит, вы или пытали ее, или подпись подделали. Однако теперь я понимаю, откуда вы знаете про полушалок. Кто-то из ее слуг случайно нас услышал, а потом, после ареста сестры, вы всех их допросили, спрашивали, где я...

- Так трепаться не надо так, чтоб слуги слышали, - прошипел генерал, всем корпусом подаваясь к допрашиваемому. – Ты умника-то не строй, Сашенька... Способы есть тебя разговорить, да погодим пока с этим. Покамест вот что скажи мне: австрийский посланник Ботта, в заговоре участвовавший, отношения с вице-канцлером поддерживал дружеские. А откуда у австрийца-то такая к нашей Государыне пресветлой нелюбовь? А? Тут уж не просто сплетни бабьи, не понимаешь, что ли?!

- Нет! – Александр чувствовал, что напряжение его все возрастает, а сил, чтобы сохранять спокойствие, уже нет.

- Нет? Сашенька, да ты не дергайся. Ты ж Отечеству служишь у Бестужева, али как? Так и мы здесь – тако же! Должны ж мы беречь спокойствие Державы нашей и здоровье драгоценное Ее Величества? Иль не согласен?

- Государыне и Отечеству служить – долг каждого первейший.

- Верно. А ты от сего долга уклоняешься. А ведь нам известно, что отношения с Австрией вице-канцлер и через тебя поддерживал. Что ты делал в Вене?

Вот тут Александр вспыхнул.

- О том говорить не могу по долгу службы!

- Нам ты по долгу службы говорить не просто можешь, а и обязан. Ну, так как?

Александр молчал.

- Молчишь? Хорошо. Значит, есть, что скрывать. Запиши Степан, что повинился.

- Ну уж нет, - вскрикнул Саша. – Этого я не подпишу! Я ни в чем виновным себя ни признаю...

- Значит, помоги нам...

- ...и ничего больше сказать вам не имею!

- Это последнее слово твое?

- Да.

- Но, думаю, что только на сегодня, - задумчиво проговорил Ушаков. – Что ж... Ты сам себе враг. Но время-то еще не истекло – подумай. Подпиши уж листы, сделай милость – нет там о том, что повинился. А там – посмотрим...

Когда Александра увели, Андрей Иванович еще долго смотрел в задумчивости на закрывшуюся за ним дверь. Шешковский притих за его спиной, не смея нарушать тайные думы начальства. А думы были вот о чем: сколько не приглядывался генерал к Вельяминову, не мог он заметить в нем ничего, что указывало бы на то, что он лжет. Нет, кое в чем он, конечно же, привирает, но в главном – нет. На это у Андрея Ивановича было особое чутье. А если так, тогда – плохо. Отпускать его теперь нельзя. А держать без вины – неприятности можно навлечь, все-таки бестужевский человечек. Значит, как угодно, а признания надо добиться, хоть какого, хоть в чем бы то ни было. В конце концов, быть того не может, чтобы, будучи на службе столь секретной, юноша не знал такого, о чем ему, Андрею Ивановичу послушать было бы весьма интересно. А там бы и впрямь отпустить можно. Или же... Ушаков вздохнул и обернулся, наконец, к Шешковскому:

- Степушка, ступай, распорядись там, чтобы с завтрашнего дня Вельяминова – на хлеб и воду. И - в другое помещение.

- Понял.

- И... вот что еще. Не давать ему спать.

Шешковский поклонился.

...Едва Александра втолкнули обратно в камеру, он, как не был взволнован и обескуражен, сразу же упал на свою лежанку и уснул. Но сон его оказался недолгим, его разбудили, снова подняли, куда-то повели... Он ничего не понимал. И вот перед ним двери другой камеры. Переступив ее порог, Александр поежился, так как сразу же дала о себе знать промозглая сырость, и вообще, ничего хорошего в этом переводе в другое помещение не было. Крошечная каменная клеть, сырая и темная, с ворохом соломы вместо кровати. Александр перекрестился, тяжело вздохнул и опустился на солому. Стоять у него не было сил. Но едва стали слипаться его тяжелые воспаленные веки, как резкий удар по щеке заставил его сильно вздрогнуть и открыть глаза. Перед ним стоял один из охранников, который повторял:

- Спать не велено, сударь!

Этого Александр никак не ожидал, только и смог переспросить:

- Как так не велено?! Кем?

- Его превосходительством.

«О Боже! – подумал молодой человек. – Что ж меня еще-то ждет?»

Эта ночь стала для него настоящей пыткой. Были минуты, когда Александру казалось, что сон, наваливающийся на него, особенно в часы раннего утра, преодолеет все, и он откидывался на солому, но его тут же рывком поднимали на ноги. Охранник, приставленный Ушаковым, отхлестал себе ладони о его щеки... Когда лязгнула дверь, Александр едва удержался, чтобы не застонать.

- К допросу!

«Как, опять?!»

Ноги не слушались и заплетались. Ему казалось, что он задыхается. И вот перед ним те же лица, только Ушаков еще мрачнее, чем был, когда они расстались, а его помощник имеет утомленный вид.

- Ну, подумал? – вопросил генерал. Жгучий взгляд Александра, полный ненависти, был весьма красноречивым ответом. И взгляд этот очень Андрея Ивановича обрадовал, он даже лицом просветлел.