Легкая поступь железного века

- А право жаль... - сказала Наталья. – Ты славный. И сдается мне, что с тобой она счастливее была бы, чем с... Ну да на все воля Божия. Тот, кого ты видел сейчас – ее отец.

- Отец?!

- Да. И очень скоро об этом все узнают. Князь Павел Дмитриевич Мстиславский.

Митя вымученно улыбнулся.

- Я понял, - тихо сказал он. – Вы говорите это для того, чтобы я и думать забыл... Вчерашняя крепостная мне, мужику, еще могла б за ровню сойти, а княжна нынешняя... Да что с того! Она другого любит...

- В монастырь собираешься?

- Теперь уж не знаю. Пока-то, дело ясное, не могу бросить Степана Степановича, привык он ко мне... А там... да уж чувствую...

Он совсем засмущался и замолчал. Оправившись, заговорил о другом.

- О Ксении Шерстовой слышали, Наталья Алексеевна?

- Нет. А что с ней?

- С ней-то все слава Богу. Проняли ее речи батюшки Сергия, покаяние принесла, причащалась в храме. А вот за Ванечку, друга, душа неспокойна. Голову он из-за нее потерял в пару дней! Вот как. Два дня назад увезла его (иначе не скажешь!) в именье свое, дабы там обвенчаться, да по пути заедут к Ваниным родителям...

- Удивительно! Скоренько что-то...

- Вот и отец Сергий им о том же... – вздохнул Митя. – Не послушали. Им обоим хорошо – Ксении Петровне жить не на что, а Ванечка богат... отец его то есть. А купцу из мужиков лестно будет сына на дворянке женить. Одно плохо – Ксения Петровна властная слишком, а Ваня – податлив... И жить будут в ее доме. Как пожелает, станет она им помыкать.

- Что ж, помолимся, что бы все-таки сладилось все у них, - сказала Наталья. И помолчав, добавила:

- Я тоже замуж выхожу... за князя Мстиславского.

...Отдав вольную на сохранение отцу Сергию, Павел и Наталья, не мешкая, отправились в Петербург.

Глава двенадцатая

Дело не завершено

Несчастное дело Лопухиных было кончено. Главных заговорщиков приговорили к плетям и ссылке. Но подозреваемым было еще о чем печалиться. Рьяный Лесток и подозрительный Ушаков готовы были продолжать розыск.

...Александр в который раз мерил шагами свою камеру. Как не пытался он отогнать от себя это чувство, но оно было – чувство зверя, загнанного в клетку. Его бросили сюда совершенно неожиданно, без предъявления чего-либо, доказывающего законность ареста. Устного распоряжения Андрея Ивановича вполне хватило.

...Теперь, когда юный Вельяминов был у него в руках, Ушаков позволил себе слегка расслабиться и спокойно подумать.

Кириллу Прокудина, сидящего под стражей, допрашивать было бесполезно – граф впал в полное уныние, едва ли не в слабоумие, и рта ни с кем не раскрывал. Обвинений против него не было никаких, кроме перехода в католичество, о чем свидетельствовали несколько человек. Мотивы доноса на Прокудина, как и свидетельств против него были самые заурядные – боязнь «недоносительства», личная неприязнь некоторых сотрудников, желание выслужиться перед грозным генералом, ожидание награды за «правый донос»... Прокудин был Андрею Ивановичу неинтересен. Что можно узнать от него? Что рылся в секретных бумагах Коллегии иностранных дел? Это и так ясно, и это дело Бестужева. Ушакова смущало другое: именно его-то, Бестужева, какова роль во всей этой путанице? Ведь есть еще одно более чем странное обстоятельство: католический священник, по всей видимости, отвративший графа от Православия, и юный Фалькенберг, агент Лестока, исчезли. Оба. А Фалькенберг был одним из главных свидетелей в Лопухинском деле... Искать их сейчас - как иголку в сене. Но Вельяминов, весьма вероятно, в сем исчезновении замешен. В петербургском доме Александра по приказу Ушакова устроили обыск, но не нашли ничего интересного, только пара записочек от некоей Н. легла на стол Андрея Ивановича. Любовных записочек... И наконец, из светской, ничего не значащей переписки Вельяминова Ушаков выудил черновик письма к некоей особе, которую Александр называл Наденькой. После короткого размышления Ушаков пришел к мысли, что Наденька – это Надежда Кирилловна Прокудина. Это было что-то, хотя, вроде бы, – и ничего ровным счетом. Генерал не знал, как пригодится ему это открытие, но чувствовал, что пригодится.

Александра он решил потомить несколько деньков, пусть и он голову поломает, подумает, куда вляпался, и стоит ли шутить с Ушаковым...

И вот, наконец, однажды ранним утром Александр Вельяминов услышал:

- К допросу!

Это по-человечески не могло его не встревожить, но в то же время почти что и обрадовало: сейчас хоть что-то проясниться, неизвестностью он был уже достаточно измучен. Предполагать юноша что-то мог, конечно, но чего стоят все его предположения, когда за него взялась, по-видимому, сама Тайная канцелярия?

В кабинете, куда привели Александра, его встречал Ушаков. При виде полной фигуры в генеральском мундире Александр невольно поежился – сам генерал-аншеф, значит, дело серьезное...

Ушаков очень приятно улыбался.