Легкая поступь железного века

- Сперва в Сибири, потом в разбойники пошел, а затем – в монахи.

- Шутишь? – отец Сергей недоверчиво покачал головой.

- Ох, нет!

- Да что ж мы в дверях чужого дома толкуем? Ты к Степану Степанычу, другу старому?

- К Степанычу... По делу, да дело-то какое... Приеду к тебе, батюшка, исповедываться придется.

- Так милости прошу! Прямо сегодня дела завершай, да на ночлег ко мне. Места у меня много... И вы, Наталья Алексеевна, не откажите, сделайте милость. Места на всех хватит. Давеча барышня Шерстова гостила...

- Непременно, батюшка, непременно! А сейчас помолись обо мне и рабе Божией Марии.

- Марии?

- О Машеньке любимовской речь, - пояснила Наталья.

- Вот как?

- Она дочь моя, - тихо сказал Павел.

У отца Сергия округлились глаза.

Тут показался слуга, которого Наталья, пока Павел обнимался с батюшкой, послала к барину с докладом, и объявил, что Степан Степанович просит...

- Все, Павлуша, не смею задерживать, - сказал отец Сергий. – А в гости жду сегодня непременно.

- Благодарю, батюшка. Тогда и поговорим.

Отец Сергий благословил обоих.

В комнате Любимова находился Митя. В последнее время он почти не покидал больного, Степан Степанович и не отпускал его от себя. Казалось, что единственная душа живая, какую желал бы он при себе иметь, был юный иконописец. Обосновавшись в закутке в углу, там же устроив себе и постель, Митя постоянно был при Любимове и исполнял все его желания, научившись понимать их по жестам. Сам он по-своему привязался к больному, ухаживал за ним, читал ему каждый день Священное Писание и Псалтирь, рассказывал о монастырской жизни, так, как сам ее понимал. Любимов слушал очень внимательно. После этого тихо засыпал, а Митя в своем закутке принимался писать образ Архангела Михаила. Но просыпался Степан Степанович всегда в большом беспокойстве, что уж там ему снилось, неизвестно, но он жестом призывал к себе Митю, брал его за руку и долго с мольбой, с болью, и с каким-то вопросом смотрел ему в глаза.

- Исповедываться вам как-либо надо, Степан Степанович, - тихо говорил Митя. – Душу облегчите, Бог знает, может, и послабление будет в болезни. А коли нет, все одно, как же это без исповеди-то? Пригласить отца Сергия?

Любимов все молчал да хмурился, но вот, наконец, после очередных таких уговоров кивнул головой: пригласить! И бумагу жестами попросил, и принялся что-то выводить на ней подвижной правой рукой. Митя понял: грехов исповедание.

Отец Сергий приехал поспешно и долго не выходил от больного. А когда вышел наконец, и Митя, вернувшись в комнату, вопросительно глянул на Любимова, то вновь увидел в глазах его слезы, но выражение лица Степана Степановича было уже иным – спокойным и умиротворенным. И как будто бы надежда во взгляде...

Тут и появился Павел Дмитриевич.

- Куда вы, сударь? – шепотом осведомился Митя, самовольно останавливая его в дверях. – От Степана Степановича только что вышел священник и...

- Вот и хорошо, что священник, - оборвал Мстиславский, отстраняя Митю.

- Пропусти его, Митенька, - услышал юный иконописец голос Натальи и поспешно обернулся на этот голос.

- Это Маши касаемо, - продолжала Наталья. – Поклон тебе от нее...

Тут уж Митя совсем растерялся.

- Проводи меня в гостиную, - попросила его Вельяминова...

Степан Степанович часто мигал, глядя на Мстиславского. Видно было, что он силится вспомнить, кто этот человек, лицо которого ему вроде бы знакомо, но вспомнить не получается.

- Не узнаешь, Степан? – Павел вздохнул. – Пашку Мстиславского не узнаешь?

Изменился в лице Любимов, помрачнел, в широко открытых от удивления глазах мелькнула едва ли не ненависть. Он поднял руку, то ли защититься желая, то ли, напротив, ударить.

- Не гневайся, Степан, - тихо сказал Павел. – Сколько лет прошло... Вон уж дочь какая у меня... Невеста.

Любимов часто задышал. Лицо его стало непроницаемым, и не понять было, о чем он думает.

- Я прощения пришел просить у тебя, Степан Степанович, - продолжал Мстиславский. – За грех мой давний... Прости.

Он с искренним чувством поклонился.

- Маша – дочь моя... ты же знал, Степан, всегда знал... Не поминай зла, и я тебе не помяну, что ты посягал на нее, если только...

Он вытащил из кармана заранее приготовленную бумагу, поднес ее к глазам Любимова, чтобы тот мог прочитать, затем взял со стола перо, обмакнул в чернильницу...

- Подписывай! – тихо приказал Степану Степановичу, подавая ему перо. Любимов, не колеблясь ни секунды, подписал. Когда он возвращал перо Мстиславскому, рука его подрагивала.

- Чудесно! – воскликнул Павел Дмитриевич. – Скоро Маша по закону станет княжной Мстиславской, а ты, Степан, забудешь навсегда, что она холопкой твоей была.

Поклонившись на прощанье, он вышел, а Любимов еще долго смотрел на закрывшуюся за ним дверь, и даже Митя, будь он сейчас здесь, не смог бы разгадать, о чем думает Степан Степанович...

...- Ты очень любишь ее? – спросила Наталья Митю, который, застыв, стоял возле ее кресла, размышляя о своем, невеселом.

- Кого? – встрепенулся юноша и покраснел.