Легкий мужской роман

Было ясно, что вот-вот дело дойдет и до купальных трусиков. И я панически боялся. Я был готов навечно поселиться у врат рая, но войти туда было для меня знаком избранничества. Я не смел даже откровенно смотреть на «то» место. Но природа-мать неплохо знает свое дело, и она регулярно швыряла нас в объятия друг друга. Помню тропинку в камышах, помню жизнерадостный визг молодежи комсомольского возраста, помню, как звуки постепенно затихли и мы остались вдвоем. Тишину подчеркивал только плеск волны. О серьезности намерений моей возлюбленной говорило то, что она мгновенно сбросила с себя верхнюю часть купальника, и мы опустились на колени.

Попробуйте описать свои первые ощущения (если вы не сразу стали Казановой, в чем я лично сильно сомневаюсь) и избежать при этом банальностей. Правда – банальна. Во мне дрожала каждая жилка (между прочим, это очень точно кем-то подмечено). Классическую позу – лицом к лицу, она на спине – мы уже опробовали в невинных забавах с поцелуями. Тогда я стеснялся даже того, чем сейчас немало горжусь: своего свирепого мужского желания и неприличного, как мне казалось, напряжения. Что-то было в этом козлиное и нечистое, с точки зрения высоких наших отношений. Боюсь, читатель, в этом сокрыта большая сермяжная правда: именно чистота была точкой отсчета в возведении моей далеко не идеальной личности. Я понятия не имел, куда приткнуть свой фаллос (по-моему, я даже не имел понятия, что он так называется; четыре буквы – член – вызывали глубоко антисексуальную ассоциацию: Политбюро; а три убогие буквы – были не для нас). И вот тут моя рука непроизвольно совершила решительный и гениальный жест. Я грубовато, а получилось очень сладострастно, содрал с нее трусики. От подруги моей требовалось только не мешать мне. Она великолепно справилась со своей задачей. Ей тоже было нелегко.

Под голубыми, цвета неба, трусиками оказалось то, что и должно было быть, но визуально это «что-то» разочаровывало. Тайна стала исчезать, превращаясь в часть тела, но стоило мне накрыть рукой простоватый женский орган, как тайна вернулась. Сильнейшее мое сексуально потрясение – божественная влага, влекущая туда, к эпицентру. Собственные плавки снимать оказалось куда мучительнее. Проделал я это с какой-то трагической обреченностью, смысл которой дошел до меня несколько позднее. Мой расчехленный початок напряжен был искренне и честно, как тростник. Камыш шумел, река всхлипывала, солнце пялилось бесстыдно, а я изгибался над распростертой своей подругой, страшась того, что мне предстояло совершить. Ведь ты мужчина!

Черт бы вас побрал, 40-летние зазнайки. Не забывайте, сексом начинают заниматься мальчики, а также девочки. А я должен был сразу стать мужчиной.

Если честно, мне хотелось насладиться зрелищем полуоткрытых губ и стыдливо прикрытых глаз, позой возбуждающе беспомощной, с опущенными вдоль тела руками. Никто никуда меня не гнал. Но я уже ощутил вязкую влагу, втянул бьющий в нос трезвящий и одновременно дурманящий, отшибающий мозги женский запашок. Я был с женщиной. Я был должен. Теоретически я знал, что мне делать, но я не знал еще, каких огромных размеров зазор между теорией и практикой, между идеалами и жизнью. Мой бодрый жезл отчаянно стал проникать в мягкое, женское, влажное, что хотелось нежно мять и терзать, и от первого же соприкосновения меня затрясло в конвульсиях. Разумеется, я кончил преждевременно, как не раз случалось это со мной и впоследствии, когда мне, наконец, удавалось остаться наедине с молодой, до сумасшествия привлекательной женщиной. У меня в голове мутилось от вкуса еще неопробованных мною женских прелестей, и я элементарно перегорал. Но к тому времени я знал уже, что я великолепный самец, что с новой женщиной так бывает, это нормально и естественно. Мы смеялись с подругой над моей страстностью, я просто обмазывал ее своей раньше срока излившейся спермой. Чрезмерное возбуждение снималось само собой, и вскоре какая-нибудь очередная Люська, увеличивая счет моим Люськам, мурлычно постанывала, изнывая от хищной мощи моей гладкоствольной гаубицы.

Но это было потом. А тогда, в тот мой нежный возраст, всего лишь отложенное совокупление было воспринято как трагический удар судьбы. Солнце потускнело, камыши стали скрипеть ехидно и укоряюще, волны пришлепывали с подленьким хихиканьем. Я сидел с опущенной головой. Реакции моей Кристины не помню. Помню только, что она стояла ко мне спиной, поправляя волосы, и ее тугой зад был упакован в голубые трусики. Мы потеряли невинность, но не стали еще, даже физиологически, мужчиной и женщиной.

В тайны мужчины и женщины посвятила меня мать моего друга Витьки, темноглазая кореянка с пошлым именем Роза. Муж звал ее Розка, то ли иронически скрашивая слащавость имени, то ли балуясь собачьей кличкой.