Легкий мужской роман

Любовь к Соне, смешливой крымской татарочке, перевернула его жизнь.

Родители Соньки в штыки приняли настырность «узкоглазого пижона». Времена менялись. Крымские татары снимались и организованно уезжали в Крым, на историческую родину. Дети без особого почтения относились к прошлому, они не собирались жить во имя будущего, а в настоящем не очень-то считались с мнением родителей. Витька решил жениться на Соньке, и он сделал бы это. Он был по натуре «мачо», из породы тех счастливых стальных героев, которым третьего не дано: родина или смерть, все или ничего, кто не с нами – тот против нас. Такие побеждают, если остаются в живых.

О славные традиции народов расшибался не один сильный характер и разбивалось не одно благородное сердце. Вспомним еще Вильяма Шекспира. Витьке угрожали, жгли его лук, травили посевы, наносили урон сложной оросительной системе. Его семье не стало житья. Но беда пришла вовсе не оттуда, откуда ждал ее упрямый Витька. Она пришла не с фронта, а с тыла. Его собственный отец изнасиловал Соню в доме, в котором Витька прятал свою возлюбленную от насильственной депортации на историческую родину. Помню помертвевшее, потерявшее краски лицо Розки. Помню хладнокровную самурайскую ярость Витьки. Помню прилипший к стене страшный узор из мозгов похотливого прораба. Витька стоял, опустив дымящееся ружье. Соньку забрали и увезли, а Ромео и по совместительству Гамлету с Макбетом (многовато для простого смертного, особенно если учесть, что он отчасти был еще и Отелло) перешибли позвоночник. Помню ослепительный неунывающий оскал статного корейца в инвалидной коляске. Мы часто играли с ним в волейбол, а рядом с коляской всегда лежали крупные гантели. Народная мудрость гласит: один в поле не воин. Витька просто издевался над народом, над его полем и его воинами.

Он уехал куда-то в Тверь. Соньку, по слухам, выдали замуж в Крыму, у нее трое или четверо детей.

Вот вам дыхание жизни, читатель. А вот и последний штрих к фрагменту реальности. В ту ночь, когда у Витьки вырвали из рук ружье и стали бить его смертным боем, а потом по большой протекции отвезли в областную больницу, Розка устроила мне тысячу и одну ночь. Это было, как потом выяснилось, последнее наше свидание. Я не помню, куда девали труп ее мужа, но я помню ее исступленный порыв. Время для прощания было выбрано, мягко говоря, не совсем подходящим. Вы можете обвинить ее в кощунстве и глумлении, а меня в пособничестве. Давайте, валяйте. Но учтите, что ей еще тогда было наплевать на вас. У Розки, как я сейчас понимаю, была совершенно не провинциальная психология. Она уважала самую черную правду жизни и подлинную свободу. После всего, что произошло, она испытывала страстное желание. И не считала нужным скрывать это. И это не было оскорбительным для Витьки и памяти ее мужа. Это был способ сохранить рассудок. В ней кричала не похоть, а боль.

Никто не научил меня так почитать свободу и никто не заразил меня стремлением к свободе так, как моя первая малограмотная и развратная любовница. Я научился не врать ни себе, ни другим в своих чувствах. С тех пор я испытывал только то, что испытывал. И не стеснялся этого, ибо я был не монстр, а человек.

Спасибо тебе, Розка.

С тех пор много воды утекло, и культура продвинулась далеко вперед в деле просвещения и умения смотреть правде в глаза. Тому примеров в избытке. Вот вам мудрая притча из жизни дев, рассказанная мне Люськой 9. Одна из ее приятельниц решила воспитывать свою дочь по новейшему половому кодексу, согласно которому принято называть вещи своими именами, преодолевая ложную, согласно новейшим воззрениям, стыдливость. «Так вот, дочурка, – с волнением приступила продвинутая мамаша, – женский половой орган – это не пися какая-нибудь, а влагалище; то, что мы называем животик – это на самом деле лобок, детка, а эта шишечка, cher ami, – клитор. Поняла?» – «Поняла, мамочка. А как называются ноги?»

Мне неизвестно, что ответила либеральная мадам. Я же считаю, что ноги женщины – это ее счастливая судьба. Путь к сердцу мужчин, если хотите, начинается со взгляда, который он не может не бросить на женские ноги, а они начинаются из мест, которые лучше не называть своими именами. Ибо вы как раз ошибетесь. Добрая половина известных мне головокружительных женских карьер начиналась с беглого взгляда на их ноги, а продолжалась эксплуатацией того интимного места, откуда ноги растут. Я не утверждаю, что ноги – это лучшее, что есть в женщине (а то, чего доброго, внесут в черный феминистский список злобствующих мужланов). Часто я просто теряюсь в метафизическом поле между крепенько-нежными грудками и знойным зевом, опушенным ухоженной кучерявой муравой. Я немею перед женскими достоинствами. Мне нечего возразить. Я молча снимаю шляпу и трусы…

Что-то форма не вяжется и сюжет не очень клеится. Впрочем, если вам, читатель, интересно мое мнение, «как в жизни» и означает: бессюжетно, рыхло, невнятно. Есть только внутренний сюжет. Присутствует ли он в моей книге?