Легкий мужской роман

Да и надоело мне смотреть на себя как на героя романа.

Да и на права я не сдал с первого раза. Немая сцена откладывается.

Да и не по себе что-то…

Предлагаю такой финал.

Я шел по широкому проспекту, бодро вышагивал, разумеется, к Верке, моей Веронике, драгоценной Веронике Николаевне. Сюрприз чуть отложен, но не беда. Смотрите, как я шел.

Светило солнце, приветствуя меня, словно князя Игоря.

Я шел по проспекту имени местного комиссара, лютовавшего в Великую революцию во имя народа, а славный, в общем-то, народ, относительно недавно искалеченный революцией (официальная версия постсоветского периода), пер на меня.

Я несгибаемо сближался лоб в лоб с опарышами, размахивая букетом, будто палицей, и свирепо бубнил:

– Я буду счастлив, суки. Вот увидите. Я буду счастлив…

Мирные прохожие шарахались от меня как от чумного.

Эпилог-некролог

Небрежные записки моего друга стали памятником нерукотворным.

Кто мог ожидать подобного?

Нелепая, трагическая случайность оборвала жизнь Жени, с которым меня связывала судьба, а возможно, и кое-что побольше. Мы морочили друг друга, прятали свои чувства за иронией, но любили друг друга – бесконечно.

Я оставил роман в том виде, в котором мы с Женей смонтировали его, потешаясь над собой, миром, волей и войной. Я корчил из себя шута, он корчил шута, а все оказалось серьезно. И теперь меня уже мучает мысль: кто виноват в том, что громада трака «Рено», за рулем которого находился некий иностранный подданный, просто подмяла под себя осторожный подержанный мерседес, настигнутый на кольцевой дороге близ поворота на Минское море?

Грузовик вез продукты, чтобы кормился огромный город, Женя ехал по своим личным делам… Нелепая случайность?

Говорят, мерседес потерял управление. Возможно. Что значит, однако, «потерял управление»? Боюсь, это вопрос не столько технический, сколько философский.

Не хотелось бы заканчивать на грустной ноте, но сама жизнь заменила условный эстетический финал на обыкновенную трагедию.

Считаю своим долгом сообщить кое-какие сведения.

Гроб с телом покойного находился в квартире Вероники Николаевны. Эта великая женщина порядочно постарела за те сутки, когда она в последний раз видела своего Женю. Выглядела она несколько странно. Приличное траурное убранство было к месту и к лицу, разве что резали глаз вызывающе сверкающие бриллиантами сережки. Солнце заливало комнату (несчастье произошло вскоре после его любимого праздника Дня Победы, 13 мая, накануне дня рождения), посредине которой стоял красный гроб, сплошь обложенный тюльпанами. Народу пришло неожиданно много. Места всем не хватало. Несколько часов простояла рядом с Женей Кристина, непрерывно вытирая слезы. Появлялись и исчезали никому не известные потрясенные женщины и мужчины. Вообще собравшиеся были незнакомы между собой.

Рядом со вдовой сидел ее сын Иван, раздавленный горем. Поодаль стоял скорбный Владимир Бах с невестой, совсем еще юной неправдоподобно типичной белоруской, испуганно ухватившейся за руку своего повелителя и уже, отчасти, покорного слуги. У нее были длинные светлые локоны, голубые глаза – таких девушек, казалось бы, просто не осталось в природе. Где он ее отыскал? В том же углу маячила опухшая с перепоя физиономия Федора Мухи, в гуще событий находился и ваш покорный слуга. Лично я не мог смотреть на каменно застывшую фигуру Вероники Николаевны и ее каменно бледное лицо. «Ужгород» был представлен в лице врача-реаниматора и учителя лицея. Никто не снял посмертной маски с усопшего. Не было почетного караула. Ни одна из газет не напечатала некролога. Все это указывало на слабые социальные связи покойного.

Впрочем, не обошлось и без мистики: Государственный оркестр Республики Беларусь (под управлением Г. Финберга) исполнял непонятно откуда звучавшую изумительную мелодию Федора Мухи.

Похоронили моего друга на том же невыдуманном кладбище, где покоятся останки некоторых известных вам персонажей.

Мир праху твоему, дорогой Женя.

Упокой, Господи, его мятущуюся душу.

Бенедикт Вензель

Послесловие

Художественное чутье подсказывает мне, что невозможно обойтись без некоторых дополнительных сведений, которые по техническим причинам не попали в предисловие. Спешу наложить последние штрихи, так сказать, довожу до совершенства по мере возможностей рукопись.

Когда я еще раз (уже второй) внимательно просмотрел роман, готовый к выходу в свет (первый раз я читал письмена Евгения Николаевича, и не очень-то вник в смысл), то вдруг обнаружил, что отсутствует портрет главного героя. Это скандал и нелепица. Я не желаю быть авангардистом, автором подобной сомнительной новации – герой без портрета; это будет похлеще, чем пресловутый черный квадрат. Посему вот вам его портрет.