Легкий мужской роман

Между прочим, считается, что любовь и связанные с ней душевные пробуждения и надежды оживают с приходом весны, а лучше лета. У Тургенева все романы летние, а о параллели «Андрей Болконский – мертвый/живой дуб» наслышан даже мой бравый оскароносец. (Чувствую себя преданным и уязвленным. Лицемерию человеческому нет границ. Тешу себя мыслью, что вношу свою посильную лепту в реализм, которому служил всю жизнь: вставляю в свой роман клевету на самого себя. Это не я себя выпячиваю, это другой себя унизил. Если угодно, мой жест – подражание Пушкину. В конце концов, ради истины и прогресса науки и культуры ученые заражали себя бациллами холеры (или чумы, точно не припомню). Искусство требует жертв. Я готов. Но Вы, Евгений Николаевич…

Вам будет стыдно.

Гм, гм. Кстати – тут во мне беспристрастно заговорил профессор – каким занимательным получился скрытый диалог. Вы не находите, читатель? – Б.В. )

Лето, девушки, березы…

Читатель ждет уж рифмы «розы».

Но я не Тургенев и не Толстой, и даже не Гончаров. У меня была зима, стояли легкие морозы. За окном клубились снежинки, странным образом подчеркивая одиночество и навевая грусть. Какой же русский не любит зимы?

Я не люблю зимы. Зима, считаю я, выбрасывает нас из Европы, закрывает облаками звезды. Кроме того, зимой холодно. Не нравится мне.

Ну, что, набрать чернил и плакать?

Как начать свой роман? Быть может, начать просто:

«Я…»

Да, именно так, роман мой начнется с этого гордого местоимения.

Все просто: «Я был плотно зажат толпой…»

Теперь уже нота с любопытством прислушивалась ко мне, жалея меня, сочувствуя и помогая двигаться по эстетическому лабиринту.

Зачем надо было мне писать роман?

Я уже вышел из возраста, когда мне надо было кому-то что-то доказывать. Этот мотив отпадает. Красота взялась спасать мир?

На мир мне, увы, давно наплевать, а красоту саму давно пора спасать. Нет, и я не Байрон. Я какой-то другой. Нет, мессианский message исключается из соучредителей «Легкого мужского романа». Что остается?

Верка, что хотела ты мне сказать? Я не хочу, чтобы меня читали, я даже не хочу, чтобы меня покупали. Чего же я хочу?

Тем временем нота приросла ко мне и приветствовала мой опус. Несомненно. Где-то в середине романа до меня стало доходить, что сей памятник нерукотворный необходим мне как эстетическое завершение судьбы. Моя жизнь, становившаяся художественным материалом, стала поддаваться эстетизации. Материал перестал сопротивляться. И что из того, спросите вы, объявившийся читатель? (Ау, где вы были? Вы пропали как субъект диалога, черт бы вас побрал, вы бросили меня одного. Негоже.)

А то из того, что если лепится красота, значит лепота замешана на добре и истине. И нота тому свидетель и судья. И роман мне уже ни к чему. Роман сделал свое дело, роман можно выбросить. Или отдать Бене Вензелю. Нота Бене: оцените проект, профессор. Слабо, минская школа? (Sic! Sic transit gloria mundi. Беня взял. Беня не гордый. И перед Вами, многоуважаемый читатель, мое представление о Евг. Ник., а не его обо мне. Гордецов следует проучить, наказывая. – Б.В. )

Роман – это своего рода слабоумие, неумение справиться с мыслями. Это кокетничанье и заигрывание с собой. А если это заигрывание серьезно – грош цена автору. Жизнь надо понимать, отдавая себе отчет в том, что переживание сопротивляется пониманию; роман же есть как бы понимание в форме переживания.

Короче говоря, не мужское, не царское это дело. Скоро я закончу свой первый и последний роман, обуздаю слабость, и мне стыдно станет за бездумно прожитые дни. Легкий мужской роман, эпизод в жизни мужчины близится к завершению. Скупая мужская слеза иссякла. Смейтесь, паяцы. Я почти в порядке. Благодарю Веру и Ноту. (Е.Н. понесло… – Б.В. )

Я стал писать роман, как заболевшая собака бросается есть целебную траву. Этот естественный акт выглядит неестественно. Я загнал себя в тупик противоречий – и щемящая нота вновь зазвучала во мне. Это знак того, что я опять нащупал гармонию с космосом. Я жил по-человечески. За рецептом другого счастья обращайтесь к опарышам по адресу: элитные дома г. Минска, что в элитных районах. Стучите – и вам откроют. Вас там ждут не дождутся. Но сначала прогнитесь, лизните, загляните в глаза и ласково улыбнитесь. Будьте разумным человеком, мой добрый совет. Начните с простого. Придайте телу гибкость, а членам прыть. Геть, геть! Але-оп! Неплохо, чудно. У вас получится. Главное, чтобы вы сами себе нравились.

А теперь из любви к чистому искусству и из уважения к читателю перехожу к многозначительному финалу.

Глава 17, или финал

Кто б ни был ты, о мой читатель, предлагаю тебе развлечься, подумать, самоуглубиться или расслабиться. Кто во что горазд. Каждый в меру своего понимания оценит меру моего таланта, если Бенедикт Оскарович фон Вензель не загубит мой талант. Надеюсь, не слишком загубит, если убережет от всевидящих (хотя и плоховидящих) очей супруги (в чем я лично очень сомневаюсь: загубит как пить дать).

Вот что я предлагаю считать финалом.