Читаем Легкий мужской роман полностью

Объясняю вам, что я сам толком не знаю. Ну, если хотите, во мне включилась интуиция. Я почувствовал, что лучше не вмешиваться во внутренние процессы. Путь разума завлек меня в беду, теперь путем безумия пойду… Персиянин Руми, притчи, 13 век.

Интересно, Гете, который спер эту гениальную строку у классика таджикской поэзии, сделал это интуитивно или все же пораскинув мозгами? Какова доля участия германского ума в сотворении художественных шедевров? Надо будет барону Вензелю подбросить тему. Пусть потешится глубокомысленно. Я набрал номер Верки и, как выясняется, у меня даже фраза была заготовлена:

– Голубка моя, а как ты смотришь на то, что я буду у тебя через час и мы устроим ужин при свечах?

– А хорошо смотрю, мой Робин Гуд, – промолвила голубка. Я демонстративно не реагировал на титул благородного мстителя.

– O key. За мной шампанское, а также все необходимые атрибуты и аксессуары. Чао, – игриво поставил я точку, причем вот это "cia-a-o-o" особенно удалось мне.

Что за шампанское без ананасов, читатель?

Просто посиделки. А с ананасом – праздник. Улавливаете разницу?

Во мне проснулось гастрономическое вожделение и я, взяв такси, помчался к Бахусу. Мой гурманный гуру не выказал ни малейшего удивления при моем появлении. Он даже не поинтересовался моим здоровьем, будучи нагло уверенным в том, что чуму как рукой сняло. Сегодня мне требовалось нечто потрясающее в другом роде. На сей раз мне перепал от Вовки его фирменный эксклюзив, блюдо в авангардном стиле, кулинарный постмодерн: окорок в меду. Бахус так прокомментировал букет вкусовых ощущений заявленного меню: «Представь себе, что ты в Гималаях. Кинжалом дамасской стали ты отхватываешь кусок моего балыка – и тебя влечет Джомолунгма. Внезапно на пороге твоей хижины возникает мулатка, словно видение. Ты угощаешь ее как положено. Как ты думаешь, куда дел бы ты всю свою силу, толкавшую тебя к покорению величайшей вершины мира?

Именно так была создана Камасутра.

Или ты собрался не к мулатке?»

Я не заставил себя долго уговаривать и быстренько схватил упакованный окорок. А уж где брать стильные букеты вечерней порой в г. Минске, мне говорить не надо. Рекомендую: проспект генерала Козлова, круглосуточно, цены умеренные, постоянным клиентам скидка. Кстати, здесь я снял пару люсек, не вошедших в мой реестр по причинам неоднозначным. Чтобы общаться с ними более или менее продолжительно, надо быть либо романтиком типа Пигмалиона, либо циником, как Бернард Шоу, либо и тем, и другим сразу. В общем, это не мой стиль.

Вероника (сегодня скорее Ника, чем Вера) моя выглядела так, что мне неловко стало за мой жалкий эксклюзив от Бахуса. Сокровища мира хотелось швырнуть к ее стройным ногам, начинавшимся с элегантных шпилек и сливавшихся, далее, с линией вечернего платья. Очевидно, мне не оставалось ничего другого, как самому прикинуться тем самым сокровищем, и я с удовольствием припал к ее коленям.

Правда, у меня имелось в качестве сюрприза нечто более подходящее. Из трехсот бывших у меня в наличии американских долларов двести пятьдесят ушло на сегодняшний вечер. Из них более двухсот – на серьги, которые могли быть к лицу только леди. Безупречный вкус Вероники стал нашим общим достоянием, и я никогда не ошибался в украшениях. Красоту ее возраста можно было подчеркнуть только неброской роскошью, скромными бриллиантами в изысканно простом овале золота. Я радостно дрогнул, увидев на ней мое любимое колье (мной подаренное). Ни слова не говоря, я сложил на стол мечту мулатки, небрежно объединив ее с великолепным (поверьте мне) букетом. Все небрежно, но аккуратно, в стиле вечера при свечах, с манерами, изобличавшими господина, которого внизу дожидается верный мерседес. Молча, как бы проглотив язык от восхищения, со льстившим ей любопытством (я принял стойку, что было формой комплимента) я осмотрел мою диву. Потом, как бывалый дизайнер-визажист, решивший положить последний сногсшибательный штрих, извлек из крепких ушек известное мне в деталях серебро и попросил свою даму закрыть глаза. Воодрузив бриллиантовую витиеватость, ликующе воссиявшую в унисон с колье, я подвел ее к зеркалу и попросил открыть глаза. Недосягаемая дама покорилась мне.

Уж не знаю, кого она обнаружила там, в зеркале, только она разревелась, как Наташа Ростова, не щадя рта своего. Несмываемая тушь потекла с ресниц, растекаясь пятнами вкруг глаз. Я принялся глупо успокаивать ее (а что умного можно сделать в подобной ситуации?), а дальше стилистика вечера была несколько нарушена. Я расстегнул ей платье, а она проворно сбросила шпильки. Шикарное нижнее белье (не сомневался в этом) я досматривал уже на диване, послушно разложившегося по моей команде (все мое, родное).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза прочее / Проза / Современная русская и зарубежная проза