Легко видеть

Вторым вероятным гением физики после Вадима Кротова среди знакомых Михаилу людей оказался Дан Захарович Симаков. Впервые Михаил услышал о нем от его жены Наташи Рудыкиной. С этой сотрудницей у Михаила быстро возникла взаимная симпатия. Но до постели дело не дошло. Он любил Марину, она – своего мужа, и только нечто платоническое принадлежало им двоим. Наташа с гордостью говорила о Дане – о том, что он самостоятельно изучил три языка – немецкий, английский и японский, а теперь занялся фундаментальными проблемами физики и готовился совершить здесь прорыв. Он тоже окончил МВТУ примерно в то же время, как и Михаил с Вадимом Кротовым. Оставалось только удивляться, сколько незаурядных людей вышли из стен, где когда-то, во времена, когда институт назывался Императорским Высшим техническим училищем, выпускали штучных инженеров, таких как Туполев и Стечкин, штучные же профессора – такие, как Жуковский и Куколевский, а в советское время производство инженеров поставили на поток, и учили студентов, увы! не только и столько академики (хотя такие еще были), сколько бывшие выпускники училища, оставшиеся в аспирантуре при разных кафедрах по рекомендации комсомольского бюро института и Бауманского райкома партии, то есть люди типа декана Зверева, кто-то получше, кто-то похуже.

Естественно, что после Бауманского училища Дану Симакову, так же как и Вадиму Кротову, пришлось основательно изучить математику и физику. Он справился с этим и чувствовал себя достаточно оснащенным, чтобы взяться за решение сверхзадачи. И в конце концов он его достиг. Ни на одном этапе его работы у него не было никаких советчиков и никаких покровителей, даже таких вялых, как у Вадима Кротова в МВТУ. Помощницей и союзницей была все время одна Наташа, и Михаил желал ее Дану успеха в большей степени ради нее, чем из уважения к интеллектуальному подвигу ее мужа, тем более, что житейский подвиг у них был общий.

Еще одним отличием Дана Симакова от Вадима Кротова было то, что он не имел ученой степени ни кандидата, ни, тем более, доктора наук, особенно физико-математических. Поэтому без всяких проб было ясно, что любое специальное физическое издание с порога отвергнет его труд как чужеродное тело. Но это отнюдь не означало, что его труд не сможет заинтересовать потенциальных грабителей чужих идей, особенно «прорывных» и обещающих вывести на самые высокие орбиты в мировой науке. Когда Дан Симаков завершил свой труд и на основе построенных им функций вычислил прямым путем ряд параметров физических объектов как макро- так и микро- мира в задачах, которые прежде решались только приближенно, с использованием методов подгонки по результатам натурных наблюдений, то тем самым объективно доказал справедливость всей его теории. Следом ему пришлось задуматься, как обеспечить принятие этой теории научным сообществом БЕЗ раскрытия самих открытых им законов. Ибо он ни секунды не сомневался, что если он в предварительном порядке откроет кому-то из профессионально подготовленных, особенно маститых физиков-рецензентов, сердцевину своей теории, то его обязательно ограбят, а затем оболгут и отодвинут от результатов, над получением которых он денно и нощно трудился около тридцати лет. Он даже разработал остроумную, как он считал, схему проведения расчетов, направленных на решение конкретных, проверяемых на практике задач, с отсылкой не прямо к своим уравнениям, а к их представлению в скрытом виде – в форме параметров, загруженных в определенную модель, которую уже можно было рассчитать на ЭВМ с помощью существующих программ.

Когда Михаил встретился с Даном Симаковым по желанию последнего и узнал, каким способом тот надеется заставить оппонентов (для начала – рецензентов в научных журналах) признать свою правоту, ему стало не по себе. До этого момента он вполне разделял радость, которая прямо-таки переполняла первооткрывателя, но тут он встал в тупик, не представляя, как можно одобрить теорию (хотя бы для приоритетной публикации), которую ее автор в натуральном виде не предъявляет вообще? Михаил попытался деликатно втолковать Дану, что это нонсенс, что это обрекает его работу на заведомое отвержение с самого порога, и привел в пример, что сказали бы Ньютону его научные коллеги, если бы он заявил им, что открыл закон всемирного тяготения, но представил бы не его формулу, а результаты своих подсчетов и их соответствия результатам натурных наблюдений? Пожали бы плечами – и всё!