Легко видеть

Подумав, сколько всего сразу придется объяснять, Михаил понял, что это будет для него серьезный устный экзамен. В кратком сообщении предстояло высказать главное из того, над чем он работал десяток лет – ни больше, ни меньше. Но отказываться не хотелось. Мысленно он до предела сжал то, что про себя называл своим «Кредо», потом начал излагать вслух. Борис слушал, не перебивая. Когда Михаил кончил, он спросил, какой объем занимает его труд. – «Концептуальная часть – страниц двадцать пять. В несколько расширенном варианте – полсотни. А общий объем – около полутора тысяч страниц». – «Ничего себе! – воскликнул Борис. – Это же минимум четыре докторских диссертации!» Михаил удивился, отчего этот факт произвел на сокурсника такое впечатление – сам-то он никогда не представлял, что о важности работы можно судить, измеряя ее в таких единицах. Четыре докторских или пять или шесть – какая разница? Это просто главное дело жизни, а не конъюнктурная поделка для защиты и получения ученой степени, дающей значительные денежные и служебные преимущества ее обладателю. Впрочем, кто бы дал Михаилу защититься в области философии? Это был бы настоящий абсурд! Борис спросил, может ли он познакомиться с концептуальной частью. – «Можешь, – сказал Михаил, – если приедешь сюда на пару часиков». – «Договорились, – отозвался Борис. – Через неделю я опять буду здесь». Михаил принес свою рукопись в условленный день. Но Борис не пришел и не позвонил. Ни в тот день и ни в какой другой, покуда Михаила не уволили на пенсию. Все это время Михаил точно знал, что Борис Бельфест жив и здоров и продолжает работать на прежнем месте. Что же заставило его отказаться от намерения познакомиться с авторефератом Михаила? Ведь от природы он был достаточно любознателен, а тут еще подталкивало элементарное любопытство, как далеко зашел в дебри премудрости бывший однокурсник, с которым когда-то на заре туманной юности они толковали о философии. Или Бориса больно задело за живое, что Михаил настолько углубился в предмет, что и в самом деле совершил определенный прорыв в неосознанное-неведомое, а он, Борис Бельфест, сам мечтавший о такого рода занятиях и их результате, не продвинулся никуда? Можно было не сомневаться, что он расскажет о Михаиле двум другим приятелям-однокурсникам – Вадиму Кротову и Толе Колосовскому, с которыми встречался регулярно не реже раза в год, скорее всего, очень немногое, что-нибудь вроде того: «А знаете, Мишка Горский ударился в Бога и в религиозную философию и, похоже, уже давно».

Если бы слушатели на это отреагировали с интересом или любопытством, Борису было бы полезно почитать, чтобы рассказать подробней. Но, видимо, этого ему тоже совсем не хотелось. Отчего? Ответ напрашивался сам собой. Те оригинальные словообразования, которые придумывал Борис, безусловно видели и Вадим, и Толя. Они наверняка смеялись и одобряли. Но много ли значили бы его выдумки и находки рядом с оригинальной философией Горского, пусть даже и «религиозной»? Контраст был бы не в пользу Бельфеста. Тем более, что заклеймить работу Михаила клеймом «поповские бредни» у Бориса язык скорей всего бы не повернулся, поскольку в разговоре с ним Михаил оперировал только естественнонаучными и историческими аргументами, совершенно не прибегая к цитатам и авторитету Священных Писаний, да и вообще логика у него была во всех этих суждениях «железная» – как говорили они в студенческие времена. Впрочем, чему тут было удивляться? Ради сохранения комфортного внутреннего самовосприятия и поддержания своего реноме в глазах окружающих люди очень часто делают и не такое. Борис Бельфест всего лишь промолчал. На что ж тут было обижаться? Все-таки и расстались они по-приятельски, а не как-нибудь худо: «Через неделю к тебе зайду». – «Заходи».