Лейтенант

– Нехорошо это было, Рук, – сказал он. – Просто безобразно.

– В чем дело, старина? Выкладывай, – приободрил его Рук. – Я тут, в своей берлоге, ни о чем не слышу. Придется тебе рассказать.

Гардинер глубоко вздохнул.

– Ты ведь знаешь, что губернатор хочет побеседовать с местными, а они к нам близко не подходят. Он придумал, как быть. В своей несравненной мудрости он велел схватить одного или двух силой. Обучить их английскому, освоить их язык. Обходиться с ними хорошо, чтобы они рассказали другим. А грязную работу поручил мне.

Он так долго молчал, что Рук засомневался, стоит ли ждать продолжения.

– Он разъяснил все очень обстоятельно, – проговорил наконец Гардинер. – Было велено взять шлюпку и отправиться вглубь бухты, к северной оконечности – накануне там видели группу туземцев. Сказали прихватить с собой рыбы, чтобы их выманить. Ты ведь знаешь, как они обожают рыбу…

Он провел ладонью по лицу.

– Подошли мы к мелководью, причалили, выставили напоказ улов. Им-то, правда, хватило ума поначалу проявить осторожность. Но мы давай их подзывать, размахивать этой чертовой рыбой… Ну и схватили двоих бедолаг – они извивались, как угри, боролись что есть мочи, но со мной было восемь крепких ребят, так что в итоге мы их связали.

Рук так и видел перед собой эту картину: раскачивающаяся лодка, на дне плещется вода, в ней барахтаются туземцы, на которых, матерясь, навалились матросы. Ему хотелось услышать, что было дальше – как туземцы вырвались, прыгнули за борт, доплыли до берега и скрылись в лесу.

– Поверить не могу, что губернатор… – начал было он, но Гардинер не слушал.

– Они кричали, Рук! – воскликнул он. – Бог мой, слышал бы ты, как они кричали, это разбило бы тебе сердце! А те, что остались, вопили с берега, пока мы отплывали. Эти бедолаги в лодке звали своих… Боже… Может, они и дикари – мы зовем их дикарями. Но чувствуют они то же, что и мы.

Он вдруг вскочил, будто на стуле выросли шипы, и подошел к окну. Рук видел лишь его широкие плечи и затылок. В хижине повисла тишина. Даже волны у подножия скал затаили дыхание.

Рук привстал было, не зная, что делать, понимая только, что нельзя оставлять Гардинера стоять вот так в одиночестве. Но стоило ему пошевелиться, как Гардинер глубоко прерывисто вздохнул, закашлялся, достал носовой платок и высморкался. Потом снова подошел к столу и дрожащими руками налил себе выпить.

– Так что теперь они сидят в хижине за губернаторским домом. Он велел заковать их в кандалы. Рад, что мне не пришлось на это смотреть.

– Ты просто исполнял свой долг.

Как же натянуто это прозвучало! Разве есть дело до долга человеку, охваченному переживаниями?

– Ты проявил все возможное сострадание. Насколько позволял приказ. Ведь надо было исполнить приказ.

– Сострадание! – повторил Гардинер. – Именно так он все преподнесет, можешь не сомневаться. В Лондоне все это подтвердят. Какое сострадание! Отличный малый, надо бы накинуть ему еще пятьдесят фунтов в год.

Рук неплохо знал Гардинера, но никогда бы не подумал, что тот способен говорить с такой жгучей язвительностью. Или что внутри него самого что-то отзовется с такой остротой. Он и не осознавал, насколько сильно успел невзлюбить губернатора, этого скрытного, угрюмого человека.

– «Привели» – так он говорит. Туземцев якобы «привели». Неважно, что мы их похитили. Силком утащили. Против воли. Они плакали, Рук. Я пытался им втолковать, что мы не хотим причинить им вреда, но они выли так, будто сердце того и гляди вырвется из груди! Кто теперь расскажет, как все было на самом деле? Кто расскажет правду?

– Уж точно не двое лейтенантов, которые знают, что им за это будет! – Рук пытался разрядить обстановку, но уж лучше бы молчал.

– Это определенно самый отвратительный приказ, что мне когда-либо доводилось исполнять.

Гардинер стыдливо понизил голос. Рук подумал: «А я? Мне когда-нибудь приходилось исполнять приказ, который потряс бы меня, пристыдил бы?» В голову ничего не приходило. Стреляя вслепую с борта «Решимости», он не видел людей, которых могла настигнуть его пуля, если таковые и были. В Новом Южном Уэльсе он умудрялся уклоняться от воинских обязанностей, прикрываясь благим делом астрономии. Но это везение, не более. Он ощутил внутри холодок, осознав: один лишь случай отделял его от того, что случилось с Гардинером.

На крыше постукивала оторвавшаяся дранка, ветка куста царапала по стене. Где-то пропела птица – один раз, второй.

– Господи, как я сожалею, что сделал это! Он не должен был отдавать такой приказ, но как же мне жаль, что я подчинился!

Гардинер сорвался на крик, и его слова эхом разнеслись по хижине и вылетели в окно.

– Бога ради, думай, что говоришь!

Кроме них на мысе никого не было, но, роняя такие слова, нельзя было надеяться, что их никто не услышит. Тот лейтенант, что дергался в петле в Английской гавани, не нарушал приказа – до этого не дошло. Как и те двое, которых на глазах у Рука отправили в изгнание. Слов оказалось достаточно. Здесь, где поддерживать порядок губернатору помогала лишь горстка офицеров, даже малейший намек на неповиновение был недопустим.