Читаем Лейтенант полностью

– Наш долг, – начал Рук, – наш воинский долг… – но его друг уже замкнулся в себе. Гардинер опорожнил свою кружку, и его загорелое лицо бывалого моряка растянулось в ухмылке.

– Да, мистер Рук, я знаю. Именно так: все мы здесь – слуги губернатора, и к черту любого, кто скажет иначе!

Рук ничего не ответил. В голове у него крутился вопрос, которого он не желал слышать: «Что бы сделал я на его месте?»

* * *

На следующий день рано утром Рук спустился в поселение. Он чувствовал, что предает Гардинера, но любопытство пересиливало. Он пытался выдумать хитроумный предлог, чтобы взглянуть на схваченных туземцев, но, как оказалось, в этом необходимости не было. Шагая через плац, он увидел, как по склону холма спускается губернатор, а с ним ковыляют в кандалах двое мужчин. Капитан Силк бодро вышагивал рядом с губернатором с записной книжкой и карандашом в руках.

Туземец, что покрупнее, был лет тридцати, хорошо сложен. В его взгляде мерцала лукавая искорка. В голове у Рука мелькнула мысль, что если бы Силка похитили и привели к какому-нибудь воображаемому вождю местного племени, он точно так же оглядывался бы по сторонам с видом человека, которому все любопытно, и с улыбкой того, кто переживает величайшее приключение в своей жизни.

Второй был сложен иначе, более коренастый и угрюмый, он являл собой сгусток уязвленной гордости. Для него это никакое не приключение, подумал Рук. А вызов его достоинству.

Худощавое лицо губернатора преобразилось за одну ночь – округлилось и сияло радостью. Сегодня он был совсем не похож на Математический мост. Он поднял руку и повертел ею в воздухе, показывая ее дружелюбно настроенному туземцу.

– Итак, Бойнбар. На нашем языке это «рука». А по-вашему как она называется?

Бой-н-бар. Рук представил это имя на бумаге, отпечатал его в своей памяти. Его первое слово на местном наречии.

Силк послюнявил кончик карандаша, готовясь записать, как местные называют руку. «Во всем полку не найдется никого расторопнее». И как только Силк умудрился оказаться на этом месте с записной книжкой в руках! Раз уж колонии Нового Южного Уэльса понадобился языковед, не разумнее ли было предложить эту роль лейтенанту Руку?

Быть может, губернатору по душе общество офицера ему под стать, подумал Рук и сам себе удивился. «Придет мое время, – успокоил он себя. – Силк не языковед, однажды обо мне вспомнят».

Между тем губернатор уже пытался завладеть вниманием второго туземца: он поднял вверх большой палец и слегка им подергивал.

– Варунгин? Варунгин! Это палец – по-нашему это называется «палец». А теперь скажи, как вы его называете.

Ва-рун-гин. Уже два слова на местном наречии.

Но Варунгин отказывался смотреть в глаза губернатору и не обращал никакого внимания на его палец. Хоть ему и мешали кандалы, он шагал, выпрямив спину и глядя прямо перед собой, в пустоту, будто и не замечая губернатора.

Эти люди были похожи на тех, что Рук видел на острове Антигуа, и вместе с тем отличались от них. Ростом они были ниже рабов, кожа не такая иссиня-черная. Более теплого, коричневатого оттенка. И губы не настолько пухлые – поразительно пухлые – как у африканцев.

Помимо этих врожденных отличий были и другие, которым их, вероятно, научила жизнь. Эти двое обитателей Нового Южного Уэльса держались гордо и прямо, ни перед кем не склоняясь. Оторванность от остального мира спасла их от участи оторванных от родной земли африканцев, которых он видел в Английской гавани, – безликих черных шестеренок в огромном механизме империи.

Бойнбар посмотрел прямо на Рука, на его красный шерстяной мундир с латунными пуговицами и золотыми галунами, причесанные волосы и гладко выбритые щеки, бледную кожу. Под его взором Рук вдруг понял, какими странными, должно быть, кажутся со стороны эти волосы, эта кожа. Эта манера обвешивать тело тканью и блестящими побрякушками.

Он поймал взгляд Бойнбара и едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Он увидел в лице этого человека отражение собственного любопытства, то же непреодолимое желание окунуться в неизвестное, восхититься непривычным.

Но губернатор уже взял Бойнбара под руку и повел его к резиденции.

– Идемте, друг мой, пора обедать.

Он стал чавкать, жестами показывая, как подносит ко рту еду, и Бойнбар весьма охотно пошел с ним. Силку пришлось подгонять Варунгина, чтобы тот шагал следом, – он даже дотронулся до его руки, но Варунгин тут же ее отдернул. С трудом передвигая ноги в кандалах, он двинулся вперед с каменным лицом, всем своим поджарым телом выражая негодование.

* * *

В течение следующих двух недель Рук несколько раз находил повод спуститься в поселение, надеясь вновь увидеть туземцев, но так их и не застал. По словам юного Тимпсона, большую часть времени они проводили в доме губернатора, где их учили сидеть на стульях и есть с тарелок. Но бедняга Тимпсон так скучал по дому, что его волновала одна только Бетси, так что больше ничего выведать не удалось.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза