Читаем Лейтенант полностью

Рук мечтал об уединении и нашел-таки способ поселиться особняком от остальных. Он уже было обрадовался, что ему это удалось. Но подобно царю Мидасу, завладев богатством, он стал беднее. Обособленность лишила его возможности стоять рядом с Силком и беседовать с местными.

Он принялся выдумывать предлог, чтобы наведаться в резиденцию. На ум не пришло ничего лучше учетного журнала. Он решил попросить о встрече с губернатором и притвориться, что хочет посоветоваться относительно улучшений, которые, по мнению его превосходительства, следовало внести, прежде чем заполнять остальные страницы. Скажем, не следует ли ему помимо направления ветра и погодных условий отслеживать еще и высоту прилива?

Довольно жалкая уловка, но кто знает, сколько придется ждать, прежде чем ему вновь удастся увидеть неизведанные планеты под названием Бойнбар и Варунгин?

На другой день, когда Рук вписывал в соответствующие столбцы результаты последних измерений, намереваясь завтра же отнести журнал губернатору, он услышал снаружи чей-то голос: вниз по скалам пробирался капитан Силк.

– Рук! – позвал он. – На твоем зачарованном острове гости!

Проворно прыгая по камням, Силк преодолел последние несколько ярдов, потерял равновесие, чуть не упал, споро перескочил с ноги на ногу и очутился внизу.

– Боже мой, ну и укромное же ты нашел местечко! – слегка запыхавшись, воскликнул он. – Горным козлом надо быть, чтобы сюда добраться!

Уверенный, что ему рады, он не стал дожидаться ответа и направился прямиком в хижину.

– Ну что, друг мой, угостишь чем-нибудь бодрящим, чем можно горло промочить?

Усевшись за стол с чашкой разбавленного водой бренди, он откинулся на спинку стула, и тот угрожающе заскрипел.

– Ну, что нового? – спросил Рук.

– Да так, грустим там, в резиденции. Вместе с губернатором. Должен сказать, это тяжелый удар. Может, ты слышал? Туземцы сбежали прошлой ночью – сняли кандалы и наутек.

– Сбежали!

– К сожалению. Варунгин так и не примирился с нашим обществом. Бойнбар с виду был всем доволен – помнишь его, тот, что повыше и повеселее? Губернатор крайне разочарован. Мы успели добиться больших успехов в изучении местного наречия.

– Вот как?

Силк нарочито медлил. Руку было знакомо это выражение лица: он готовился отпустить какое-то бонмо.

– Наш приятель Бойнбар – тот еще чертяка – всеми силами пытался научить меня столь важным словам, как «мочиться», «испражняться», ну и еще кое-что. «Заниматься продолжением рода» – так я приукрасил это выражение в разговоре с губернатором.

Рук рассмеялся, представив, с какой чопорной гримасой тот выслушал эту формулировку.

– Помимо этих чрезвычайно полезных оборотов речи мы составили довольно богатый словарь. Нам, к примеру, известно, что северный ветер называется боор-роо-вай.

Он тщательно выговаривал каждый слог.

– Погоди, или северный ветер – боу-ван?

Силк вытащил из кармана записную книжку и принялся ее листать.

– Честно говоря, мы, похоже, не до конца уверены. Но восточный ветер точно называется гонье-мах. Солнце – ко-инг, мышь – бо-гул, хорошо – бу-дие-ри. А суффикс – гал, видимо, означает «племя». Или, возможно, «место».

– Ясно, «племя». Или все же «место»?

Если Силк и заметил иронию в его словах, то предпочел не обращать на нее внимания.

– Похоже, с помощью этого суффикса Бойнбар проводит какое-то различие. Себя он называет кади-гал, а потом показывает на ту сторону бухты и произносит что-то вроде каммера-гал.

– Ясно.

– Так что, Рук, мы с губернатором добились немалых успехов, хотя до того, чтобы свободно овладеть их языком, пока далеко. Однако его превосходительство уверен: возможность еще представится. Мы обращались с ними по-королевски, Рук, и уж конечно не дали им повода думать, что у нас не хватает провизии – они вдвоем за день уплетали столько же, сколько мы растягиваем на неделю! Варунгин ни к чему, кроме рыбы, не притрагивался, а вот Бойнбар попробовал все и, похоже, весьма пристрастился к вину. Мы даже научили его поднимать тост за короля – невероятно забавное зрелище. Мы полны уверенности в том, что он скоро вернется.

Силк выпрямился и стал заучивать слова из списка, прикрыв рукой английский перевод и глядя наверх, на изнанку покрытой дранкой кровли.

– Ко-инг – солнце. Бо-гул – мышь, – бормотал он, словно добросовестный ученик за уроками. – Бу-дие-ри – хорошо. Будиери – хорошо.

Он закрыл записную книжку и с показной непринужденностью вытянул вперед ногу. Рук понял: сейчас что-то будет.

– Должен сказать, Рук, тесные взаимоотношения с местными неизмеримо ценны для моего скромного сочинения. История выходит чрезвычайно занимательная. Но мне нужен зачин – как именно их поймали. Гардинер ничего не рассказывает. А ведь это самое значимое, что произошло с тех пор, как мы сюда прибыли! Мне нужны подробности, рассказ очевидца, а он наотрез отказался говорить.

Силк подался вперед, облокотившись на стол.

– Ты что-нибудь знаешь, Рук? Гардинер, должно быть, обсуждал это с тобой?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза