Все зависит только от бремени,
Коим новая жизнь в твоем чреве забьется».
Семь ночей дева плакала, выла,
Милосердия с жаром у звезд испрошала,
И хоть сами мысли о том ей были противны,
На восьмую – смирилась: так надо!
И воспрял новой жизнью поруганный остров:
Каждый год он встречал одну за другой!
Была одна мать у детворы этой пестрой —
Одна мать и шесть разных отцов.
Чествовал мир их рожденье достойно,
Звезды сплетались в фигуры на небе,
Каждому чаду было щедро даровано
По талисману из звездного света.
А когда мать их, состарившись, канула
В бездну, откуда не возвращаются,
Пестрые дети ей новое имя дали —
Матерью звезд та дева стала.
Дети меж тем оперились и выросли,
Детей уж своих на руках покачивали,
Спор им тогда вышел непримиримый,
Вечный, как мир: как жить дальше?
Зубр, Нетопырь и Жук – так их звали —
Не пожелали бродить и скитаться,
Вольная жизнь отнюдь их не привлекала,
Мечтали осесть, корнями поглубже пробраться.
Трое других рассмеялись с издевкой:
Не забыли вы, часом, кто мы такие?
Не по нам оседлая жизнь и корни,
В наших руках лишь ветер и конская грива!
Ящер, Сова и Медведица выехали
Со стоянки, присмотренной с вечера Зубром;
Зря их поутру хватились и кликали —
Затерялись беглецы в тумане хмуром.
Стали кочевать по острову с песнями,
Метя свой путь кострами высокими;
Год от года все шире разрасталось их племя,
Ящер с сестрами их гордо вели за собою.
Научила природа кочевников многому,
Как быть сильными, стойкими, мудрыми,
Как по знакам золы и по следу конному
Узнавать, что с их станется судьбами.
Вруа – на древнем наречии «дети» —
Растеклись по острову реками пестрыми.
Хайя – назывался так встарь вольный ветер —
Закалил их, как сталь, но не сделал черствыми.
Память они сохранили священную
О кровавом пире тварей крылатых
И о Матери звезд, пошедшей на жертву,
Чтобы жизнь назло им продолжалась!
Вновь что-то с неба проглядели боги,
Твари с клыками на остров вернулись,
Позвали «оседлые» «вольных» себе на подмогу,
С трудом отыскав их по скрипу ступиц.
Падали ниц у телег и упряжек,
Заклинали скакать в их селенье у моря,
Обращались к ним «сестры» и «братья»,
Позабыв в темный час о давнем раздоре.
Черствость не сгрызла души врахайи,
Мигом ведун десять таборов скликал,
Надеждой тогда лица селян воссияли,
Мрачные тени с чела их схлынули.
Полдня пути – и вот «братья» на месте,
Ужас древний глядит них черным оком,
Рыщут вновь под горами летучие змеи,
Плачут в укрытии безутешные вдовы.
Нечем крестьянам было ответить
Той силе, что, как встарь, на них обрушилась.
Пробовали ставить на тварей сети,