Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера

– Ни о чем сейчас меня не спрашивай. Ты избран – это главное. И только это должно сейчас волновать тебя. Разумеется, твой переход в Сноп искр осуществится не сегодня и не завтра, а постепенно. Чем плавней это произойдет, тем больше собратьев-стражников и огненных воинов из регулярной армии Харх ты сможешь перетянуть за собой. В скором времени они станут твоей поддержкой и опорой. Частью твоей будущей армии. А значит, острожная и грамотная вербовка – есть твой прямой интерес. Итак, – Рувва быстро глянула в окно (не идет ли кто?) и лаконично, но вполне доходчиво завершила свою речь: – Когда греховный старик будет мертв, ты лично убедишься, что его дыхание остановилось. По лезвию меча, разумеется. – Это уточнение избавило Дримгура от лишних вопросов, могущих выдать его неискушенность в тайных убийствах под пологом ночи. – Затем, – продолжила принцесса, – вы завернете тело в рогожу и отнесете на главную городскую площадь. Там уже будет ждать виселица. Проденете голову в петлю, а после возвращайтесь в Святилище: там ты сможешь переодеться, дабы не вызывать у встречных подозрений.

Оказывается, отдавая стражнику указания, Рувва успела не только собрать со стула его повседневное одеяние, но и ловко припрятать его под своим балахоном. К слову, она и не думала на всякий случай уточнить, готов ли он, Дримгур, к подобным подвигам? Напротив, Рувва сообщала о его участии в заговоре как о предмете, давно решенном и не подлежащем обсуждению. С другой стороны, а нужны ли какие-то дополнительные аргументы и малодушные вопросы после того, что случилось в этой комнате? И ей ли, принцессе, сжегшей свою корону вместе с честью во имя веры, задавать их? Не своим ли примером она только что показала, каково это – быть готовой ко всему?..

Уже взявшись за дугообразную ручку двери, Рувва все же задала один-единственный вопрос:

– Ты понял, почему вздернуть Тихха нужно уже мертвым?

Дримгур, отчего-то переняв ее убедительный тон, ответил:

– Чтобы крики о помощи не привлекли толпу. – И, подумав, добавил: – Раньше времени.

Принцесса удовлетворенно кивнула, осенила королевского стражника ритуальным знаком и скрылась во мраке ночи.

На таинство доверительной беседы с верховной жрицей в этот раз собралось невиданное количество народу. Расшитый золотыми звездами черный шатер вырос на площади аккурат напротив виселицы. Чадили благовонные курильницы, над входом висели целые венки флердоранжа, поверх белых хитонов светлых сестер покачивались душистые медальоны. Однако всему этому ароматному войску не под силу было справиться с упрямым духом разложения, которому целый день усердно помогали жаркие звездные лучи. Конца и края не было желающим получить ответы на сокровенные вопросы и услышать слова утешения: очередь уползала далеко за пределы главной площади. Король и королева – первые гости шатра – уже давно покинули его стены, уступив место верующим островитянам.

Умм, к счастью, явился на площадь заблаговременно. Он, по сути, и не уходил с того самого момента, как они с Дримгуром, возвращаясь поутру из кузницы, заметили это страшное сооружение. Виселицу. В ее петле воронам и праздным зевакам на радость болтался навсегда умолкший сказочник Тихх. Помнится, подступающие слезы тогда остановило лишь какое-то странное, непостижимое неверие Умма в свершившееся зло. Он, вопреки уговорам Дримгура, подошел ближе и долго смотрел в лицо странника: вот куда привели тебя твои дороги, оракул… Смотрел тупо и непонимающе, словно узрел грубое нарушение закона природы.

«Все такой же мечтательный, отрешенный…» – думалось юноше, пока взгляд его был прикован к лицу повешенного. Ему очень хотелось верить, что безобидный старик не страдал, что задумчивое выражение его лица – свидетельство мгновенной и легкой смерти.

Что он просто навсегда ушел в одну из своих сказок… И ему там лучше, чем здесь.

Как тогда сказал о нем Дримгур? Лжепророк? Умм, нарушая свой собственный зарок, опять покосился на покачивающееся в петле сухощавое тело. Кажется, это слово – лжепророк – уже не раз звучало в гомоне толпы вокруг шатра. Умм даже почти не удивился, ибо слишком хорошо знал нрав хархи. Вдобавок сама мозаика обстоятельств располагала к оживленным пересудам: и длинная очередь, и томительное ожидание встречи с Йанги… Как тут «добрым хархи» не почесать языками на злобу дня? Пробиваясь сквозь рокот волн и всеобщий галдеж, над площадью уже взлетали и совершенно противоположные мнения:

– Несправедливо!

– Самосуд!

– Ни в чем не виновен!

Эти восклицания, просвистев пестрой вереницей, поспешили уступить место приглушенным ударам и испуганному женскому визгу. Целостность длинной очереди разрушилась, и она хаотично замерцала вспышками потасовок.

Умм продолжал хмуро молчать: у него не было желания примыкать ни к одному, ни к другому лагерю. Выносить на всеобщее обозрение свою личную боль, прилюдно обнажать пульсирующую в сердце скорбь или накидываться с кулаками – зачем? Разве вернет это странствующего сказителя?..