Вдруг кто-то требовательно пихнул Умма в бок. Стражник резко обернулся в поисках наглого задиры. На удивление, им оказался какой-то коренастый сморщенный дед в рваной тунике. Демонстрируя отсутствие в кривом рту половины зубов, он скрипуче прошепелявил:
– Эй ты! Тгетий газ спгашиваю: спгаведливая смегть али пгеступление?
Тяжело вздохнув, Умм извлек из кармана свободных шаровар красную эмблему королевского стражника и молча показал ее приставучему старикашке. На том допрос закончился. Дед бойко заковылял обратно к своему месту в очереди, попутно выискивая нового партнера для дискуссии. И, судя по долетевшему до Умма громогласному картавому карканью, поиски увенчались успехом.
В который раз стражник тяжело вздохнул и задался непростым вопросом: а может ли он, отцеубийца, свободно рассуждать о справедливости? Может ли, не кривя душой, порицать чужое решение отнять у кого-то жизнь? Есть ли у него такое право?
Конец тяжким раздумьям положило знакомое землисто-пряное дуновение, что успело пробраться в ноздри стражника и вызвать к жизни воспоминания иного толка. Оказывается, настал его, Умма, черед пройти по шелковому ковру – прямо к черной занавеси шатра.
Быть может, за ней найдутся ответы?
Вопреки ожиданиям юноши, внутри шатра оказалось совсем не так, как в Святилище. Он представлял мистический полумрак, плывущую в нем дымку, которая переливается десятью причудливыми ароматами… Думал, что шагу некуда ступить будет от водных чаш, величественных фигур – от всего того, что призвано подчеркнуть жреческую власть над телами и душами хархи. Шатер же, распахнув непроницаемо-черную занавесь, встретил стражника очень простым, если не сказать скромным, убранством, выдержанным в исключительно светлых тонах. В углах тихо горели высокие белоснежные свечи, бросая спокойный мягкий свет из-под прозрачных цилиндров. С потолка ниспадали гирлянды флердоранжа: его мелкие молочные цветки с яично-желтой сердцевиной своим видом и ароматом создавали иллюзию пребывания в цитрусовом саду. К немалому удивлению юноши, то был единственный запах в шатре – свежий, кристально-чистый. К нему не примешивался ни дым курильниц – они чадили на улице, – ни тяжкий дух гниющего тела, который те призваны были замаскировать.
В центре шатра был выложен круг из пышных ажурных подушек. На них, поджав под себя ноги, сидели светлые сестры, что-то шепча в приложенные к губам ритуальные знаки. Выглядели они необычно – и это в первую очередь касалось хитонов и причесок служительниц. Вместо традиционных черных одеяний сестры были облачены в одежды цвета внутреннего убранства шатра, да так, что их фигуры едва не сливались с ним. А волосы… Умм поначалу даже несколько оторопел и вообще засомневался: а вовремя ли я зашел? Может, прием прервался на небольшой перерыв и никто не должен в этот момент находиться внутри? Ибо на головах светлых сестер отсутствовали какие бы то ни было уборы – чалмы, тюрбаны или хотя бы шали. Волосы девушек свободно падали с плеч, превращая сестер из служительниц Святилища в его обычных гостий, и не самых притом богобоязненных. Если бы не застывшие позы и экзальтированный шепот, то, пожалуй, можно было бы с ними и заговорить… «Интересно, – думал Умм, – а допустил ли здесь кто до меня такую оплошность? Это ж грехом каким считается
– Ты удивлен? – раздался хрипловатый вкрадчивый голос из центра круга.
Умм, словно уличенный в чем-то постыдном, тотчас же отвел взгляд от девушек. Он знал, кто к нему обращается. Говорила Йанги, восседающая в непринужденной позе на подушке. Волосы верховной жрицы, диковинного пепельного цвета и неестественной густоты, лежали так же просто, как у ее прислужниц. На голове Йанги красовались тонкие веточки флердоранжевого венка. Одетая в простую белую рубаху и широкие штаны, она являла собой образец чистоты, открытости и доброты. Даже глаза жрицы из ярко-желтых сделались нежно-лимонными и расцветились серебристыми прожилками. Из них шел такой успокаивающий свет, что, казалось, если еще немного в них поглядеть, то обязательно примиришься со всем миром. А если подольше – то, возможно, и с собой самим.
– Я… – Застигнутый врасплох, Умм не сразу нашелся с ответом. Поколебавшись еще пару мгновений, он остановился на том, что важную беседу лучше не начинать с вранья и что правда всяко лучше лукавства: – Да, Сиятельная. Внешний облик светлых сестер меня немного…
И прежде, чем он подобрал нужное слово, Йанги понимающе кивнула:
– Удивлен. Как я и сказала.
До чего же она была в этот раз проста и бесхитростна, а в разговоре – лаконична и доброжелательна! Куда подевалось то исчадие ада с раздвоенным змеиным языком, нависшее над Уммом под куполом Святилища? Стоп. Кажется, до Умма наконец дошло, что этим удивлением он выдал свое незнание правил важнейшего религиозного праздника, а значит, только что выказал неуважение всему Святилищу. И хоть стражник не был настроен на оправдания, однако из положения нужно было как-то выходить. Не ради Йанги, понятное дело. Ради того, зачем он сюда пришел.