– Ыыынаа Уурхраа уууююю! – уже приглушенно и еще более невнятно долетало до стражника. Что хотел сказать этим отец? Почему Умм чувствовал, что ему жизненно важно разобрать это? Опять одни вопросы… – Ааа ввааадббеее ииих! Уууююуу! – не унимался «шифровальщик».
Юноша тем временем уже парил над потолком амбара и знал, что вот-вот снова станет спицей огромного резвого колеса, которое понесет его обратно в Святилище. Он уже с трудом различал, где пол, а где потолок. Звуки теперь доносились будто глубоко из-под воды.
Раздался звон бьющегося стекла: видать, вторая бутыль полетела о бревенчатую стенку. Этот звук как бы разрезал временную глухоту Умма, сделал другие звуки четкими и объемными. Пожалуй, даже слишком.
– Убью-у-у! – вторгся звериный рык отца прямо Умму в ухо. – На Горидукх самый, на самую ихнюю свадьбу убью! И сына Сунхова, и дочку Кагову! Отказался Ахрап от Дамры моей и сына своего, так пущай издохнет, собачий сын!
Ляз-з-зг!
Грохот сыплющихся осколков едва не оглушил Умма. Теперь он уже совершенно ничего не слышал: в голове колокольным звоном отдавались страшные угрозы отца. Они били тревожным набатом, возвещая о новом грехе, готовом вот-вот лечь на семью Умма.
Заморгав, юноша открыл глаза: кругом снова стало светло. Белоснежное убранство шатра, умиротворенное лицо Йанги, в тех же позах молящиеся сестры. Они вообще заметили, что произошло? Или они так же, как и Умм, отправили свой разум за пределы тела?
– Можешь встать, – милостиво предложила жрица, глядя куда-то вдаль.
Умм порывисто вскочил на ноги, отряхиваясь так, будто и правда мог нанести в жреческий шатер пыли и грязи из своего амбара.
– Сиятельная, я там увидел… – начал было он, чувствуя, что уже с лихвой выбрал отмеренное ему время «аудиенции».
– Не утруждай себя, Умм, – ответствовала Йанги. – Я видела все вместе с тобой.
– Так, значит… – загорелся слабой надеждой юноша, – значит, вы тоже понимаете, что мою сестру и племянника похитили врахайи и что мой отец задумал кровавую месть?
– Понимаю, Умм.
– Но я… – От пережитого потрясения слова наскакивали друг на друга. Язык не успевал сложить из них ничего вразумительного. – Как могу я спасти Дамру? Как могу предотвратить страшное убийство? Вы же знаете, что устав запрещает мне покидать пределы Перстня!
Пав на колени, он взмолился:
– Что мне делать, Сиятельная? Я уже навлек немало зла на свою семью… Помогите мне остановить его! Помогите во имя Огненного бога и великодушной Матери звезд!
Йанги с чуть заметным торжеством оглядела юношу, замершего перед ней в коленопреклоненной позе. С легкой обидой в голосе она проговорила:
– Помочь? Но ведь я же убийца, творящая несправедливый суд над ни в чем не виновными хархи… Могу ли я чем-то помочь такому высокодуховному существу, как ты?
– Простите меня, Сиятельная. Пути ваших мыслей слишком сложны для понимания простых смертных. Теперь я вижу: ваши деяния несут в себе благо. Наверно, мы сможем узреть его позже, – не без внутреннего усилия солгал Умм. Он с трудом верил, что вообще произносит это.
Йанги очаровательно улыбнулась:
– Твое раскаяние делает тебя ближе к Огненному богу и к его милости, а не к моей, Умм. Помочь тебе тоже смогу не я, а только ты сам. Помни: пока ты жив, ты – творец своей судьбы.
Жрица поднялась с подушек и распрямилась в полный рост. Мягкие и вкрадчивые поначалу, теперь ее слова зазвучали подобно королевскому повелению.
– Да, – молвила она, – особо смелым творцам всегда приходится платить дороже. Думаю, твои видения доказали тебе эту истину в полной мере. Поверь, мне известно, как сложно, как мучительно больно ломать хребет своему предназначению! Как огонь сомнений прожигает душу, оставляя после себя такие горы пепла, что они вот-вот накроют тебя с головой! Но запомни, Умм, это и есть тот выбор, через который тебя видят с неба боги! Только так из миллиона молчащих безликих пустот они могут заметить твое мерцание и сделать уже свой выбор: наградить или покарать тебя. Так ты заявляешь в этой бесконечной Вселенной о себе и являешь смелость, достойную внимания Огненного и Матери. Только так ты по-настоящему живешь… – Йанги простерла к Умму руки, взмахнув широкими рукавами белой рубахи. – Сделай свой выбор, стражник! Не решай за богов, как им оценить его, а просто сделай. А теперь иди с миром: время нашей беседы давно уже вышло.
Занавесь сомкнула свои мягкие створки за спиной юноши, открывая его лицо предзакатным лучам Матери звезд. Он вышел на площадь, открытый всему миру, своему выбору – он его уже сделал – и своему будущему.
И постарался не оборачиваться на мерно качающегося в петле Тихха. Вороны к тому времени уже выклевали ему глаза.