– Уж не думаешь ли ты, милый братец, что праздник готовится для тебя одного? А?
– Еще скажи, что тебе и вправду нравится все это… – хмуро пробормотал Бадирт. И как вышло, что его голос снова зазвучал… стыдливо? Притом будто стыдно ему не за сестру, а за себя…
– Что –
Она снова рассмеялась. Развязно и порочно. Бадирт был обескуражен: невзирая на долгие часы самоубеждения и упорную работу над собой, чувство стыда только усилилось. Опять он все испортит! Вот-вот в игру вступит еще и старая добрая злость на себя – за свою слабость и невыдержанность, – и тогда пиши пропало. Долгожданный, такой нужный ему разговор сорвется! Принц стиснул зубы и сказал наконец вслух невыносимо мучившую его правду:
–
– Браво! – продолжая издевательски посмеиваться, отчаянно зааплодировала Рувва, словно вовсе не боясь, что их могут услышать. – Я уж думала, ты будешь молчать об
Бадирт побледнел до того, что цвет его пятнистой кожи почти выровнялся. Под звездным светом принц стал похож на призрак, испугавшийся своего же отражения. Заметив это, Рувва снова в голос расхохоталась, не обращая внимания на отчаянные знаки Бадирта. Словно ей было неважно, услышат их или нет. Принц, напротив, сник; радость предвкушения завтрашнего дня, которую он бережно взращивал в себе, без остатка развеял разгулявшийся суховей.
И вот что, во имя Огненного, прикажете делать с сестрой?.. Ему бы, по-хорошему, разозлиться на нее, осыпать язвительными упреками и, не попрощавшись, покинуть место встречи… Да вот только не выходило, как ни старайся! И всему виной эта ее безумная, фанатичная вера. Ее готовность делать все, что велит кошка Йанги… Рувва, в отличие от него, Бадирта, не отделяет слепое жертвенное служение от собственной выгоды; не понимает, где религия, а где ее собственная позиция и достоинство. Что она получит от своего беспутства, осененного ритуальным знаком? Куда приведет ее эта дорога? К опаловому трону, к власти, к богатству? Отнюдь нет. Хватило же ума вслед за маменькой от всего этого отказаться!.. У обеих ведь был другой путь. Был, в конце концов, выбор! И что? Обе отказались, дав Святилищу выжечь все вокруг себя! Тысячи раз Бадирт задавал себе одни и те же вопросы: как можно было дать так себя растоптать? Как можно было забыть о своем происхождении? И те же тысячи раз не находил ответов. Если бы только хоть у кого-нибудь виднелись проблески ума, готовности изменить историю Харх, желания возвысить огненную землю до такого предела, что с неба рукоплескали бы боги… Хоть у кого-то… Тогда, видит Огненный, они смогли бы стать семьей – легендарной венценосной семьей, память о которой осталась бы в веках! Кругом столько сокровищ… Нужно лишь протянуть руку! А они не хотят – никто из них! Только Рувва попыталась повлиять на будущее Харх, да и то вышло так, что жалко смотреть… Никакого самоуважения, никакой властности и настоящего королевского достоинства, столь нужных сейчас острову! Так, игрушка в руках жрицы… Хотя чему здесь удивляться? То, что сейчас происходит с Руввой, – плоды воспитания
Принц брезгливо передернул плечами.
Какое, вот какое после этого у него, Бадирта, может быть к ним отношение?.. Они сами его заслужили.
Принц уже был готов высказать эти мысли вслух, как вдруг в облике сестры что-то переменилось.
Рувва, опустив голову, стянула с пальца железное кольцо с четырьмя звездами и молча спрятала его в карман накидки. Потом как бы исподволь, с неохотой подняла лицо, и Бадирт с удивлением и некоторым облегчением отметил, что безумие на время выпустило сестру из своих цепких лап. Из слезящихся карих глаз струилась такая печаль, что, казалось, ею можно заразиться, как, например, чумой или лихорадкой. Она была густая, насыщенная и безысходная, словно Рувва получила известие о горькой утрате. В молочном свете, посылаемом на Харх Ящером, лицо сестры теперь напоминало скорбную маску. Во взгляде больше не читалось ни иронии, ни насмешки.
Принцесса осторожно, даже ласково провела ладонью по бордовому следу железного кольца на Бадиртовом лбу. Принц слегка дрогнул от боли и холода, но не отнял ее руку.