Лекарство от забвения. Том 1. Наследие Ящера

Рувва умоляюще посмотрела на брата – и этот взгляд вместил все слова раскаяния и просьбы о прощении, которые могли прозвучать между ними в тот ночной час. Бадирт тоже не стал ничего говорить. Просто чувствовал, что не в силах подобрать ничего уместного. И уж точно – ничего утешительного.

Лучшее, что он смог теперь сделать для сестры, – это крепко обнять ее и накрыть своей тяжелой мантией. Так он и поступил.

– Завтра Горидукх… – пролепетала Рувва, склонив закутанную в чалму голову на грудь Бадирта. Ему даже показалось, что сестра прячется за ним от кого-то. – Мне страшно… – прерывающимся шепотом проговорила принцесса.

Бадирт в который раз поднял лицо к ночному небу. Ничего нового – все тот же мертвый Ящер, распластанный от края до края высокого черного купола. Его свет – прежде такой слабый, еле брезжащий – теперь слепил, выжигая из глаз слезы и внушая чувство безотчетной тревоги. Торжественность?

Увы, она умерла вместе с созвездием Ящера.

– Мне тоже, – выговорил наконец Бадирт, сильнее прижимая к себе сестру и стараясь укрыть ее от слепящего звездного знамения. Жаркий ветер распускал вокруг них красные песчаные цветы. Пыль сухой кровавой россыпью застревала в волосах.

Брат и сестра застыли на краю горы двумя покинутыми всем миром фигурами. Ящер, от которого они укрылись Бадиртовой шерстяной мантией, плескался в морском отражении у подножия замка.

Застыли так, словно во всей Вселенной были одни друг у друга. Были рядом – и все же бесконечно далеко. Как Ящер и Скарабей.

Глава 24 Горидукх

Скарабей, Скарабей,

Будь ты с нами подобрей!

Скарабей, Скарабей,

Сильно ты не свирепей!

Незатейливая детская песенка, долетающая перезвоном заливчатых колокольчиков с подножия замка-горы, к концу дня накрепко засела в голове Елуама. Несмотря на то что с утра она еще изрядно раздражала пилигрима, то там, то сям встревая в его переговоры с главой хархской торговой гильдии, Гаркуном, к обеду молодой вига к ней уже попривык, а к вечеру – недаром ведь купец! – придумал, какую здесь можно извлечь выгоду. По зрелом размышлении выяснилось, что ритм частушки вполне сгодится для выравнивания наземного дыхания. Иначе говоря, назойливая песенка может послужить начинающему пилигриму «кислородным дирижером» и тем самым облегчить его пребывание в надводном мире. Недолго думая, Елуам попробовал напеть ее про себя, стараясь при этом делать вдох на первую строчку, а выдох – на вторую. Разумеется, незаметно для окружающих. Попробовал – и ведь, хвала искусникам, получилось! Словно заговоренные мощным колдовским заклинанием, легкие и грудная клетка Елуама покорно подчинились такту песенки – и дыхание стало куда легче и свободней. Если еще вчера юноша буквально захлебывался колючим жарким воздухом огненной земли (от концентрации которого едва не лишился чувств, когда шагнул из пасти фицци на деревянный пирс), то теперь задышал куда уверенней. Другими словами – полной грудью.

Он, правду молвить, и нынче продолжал монотонно выстукивать в голове этих «скарабеев», чтобы, не приведи хранитель, не нарушить дыхательный пульс. Ибо здесь и сейчас, на этой варварской огненной земле, он олицетворял собой весь Вига. И прекрасно понимал, что не имел права на ошибку, способную бросить малейшую тень на его подводную родину. Не имел права запятнать репутацию Черторга, подвести своих наставников, Балоаха с Яллиром и свести на нет труды той бледной светловолосой «сестры милосердия» с невыносимо грустными глазами… Всеми фибрами своего эо юноша чувствовал, что это было больше чем просто ответственность. За ним будто бы неусыпно следили. Куда бы он здесь ни пошел, какие бы слова ни произнес, он постоянно чувствовал на себе взгляд нежно-голубых, покрасневших от слез и утомления глаз. Порой молодой вига даже оборачивался, не в силах превозмочь собственные иллюзии. Сознание всякий раз с охотой отзывалось, выдвигая новые догадки: не любопытные ли хархи пытаются просверлить в нем, Елуаме, брешь? не магия ли это местных жриц? не игры ли разума на фоне переизбытка впечатлений? И хоть вопросы о жреческом могуществе и неизведанных глубинах эо остались для пилигрима открытыми, зато ему довелось воочию убедиться кое в чем другом: слухи о невежестве и бескультурье хархи оказались сильно преувеличены. Нет, встречные островитяне, понятное дело, бросали на пилигрима пытливые взгляды (особенно маленькие дети и юные девушки-хархи), но вот чтобы прям откровенно бесцеремонно пялиться… Такого местные «варвары» не позволяли себе даже на праздничной ярмарке, которая собрала под своими шатрами целое море рыжих голов. Но чьи же глаза тогда так внимательно и беспокойно следили за ним?.. Всерьез поразмыслить над этим у Елуама, в сущности, не было ни времени, ни сил.