Лексикон света и тьмы

Иногда Эллен думает, как хорошо было бы исчезнуть, а ещё лучше – сбежать, бросив всё и вся, как Нора в «Кукольном доме», просто уехать и снова заняться музыкой, играть на фортепиано, концертировать, думает она и воображает полный зал, публика с горящими глазами стоя аплодирует ей. Эллен явственно представляет, как пакует чемоданы и уезжает прочь от постылого брака, от чудовищных картин пыток, внезапно настигающих её, от чувства, что она ни в чём не состоялась, неудачница, но куда ей ехать? И где взять денег? Нет, ничего из этого не выйдет. Она ничего не умеет. Внучка еврейского табачного магната Морица Глотта и его норвежской жены, Розы Оливии, она росла на роскошной вилле с поварами, портнихами и прислугой, для такой жизни требуется богатство, которое отняла у них война, потому что хоть дед и пытался спасти своё состояние, переписав его на детей и жену-норвежку, власти нашли достаточно аргументов, чтобы конфисковать всё. И так их семья потеряла фабрику, виллу деда в Норстране, дачу в Конглюнгене и виллу её отца в Хеггли, в ней нацисты устроили казино. А потом их вынудили бежать из страны. То, что мать – норвежка из Северной Норвегии, нисколько не помогло, потому что любая степень еврейства была основанием для репрессий. Всю серьёзность положения семья поняла, только когда на виллу в Норстране вломились немецкие солдаты. У них был приказ арестовать деда Морица как еврея. Его спас сердечный приступ, невероятным образом случившийся во время ареста. В разгар разбирательств с солдатами – в чём он провинился и почему всё же должен поехать с ними – и переговоров с женой ему стало плохо с сердцем; ирония жизни в том, что его приступ чудесным образом спас всю семью, потому что из-за него солдаты утеряли былую решимость, развернулись и уехали. На прощанье они велели Морицу явиться к ним, если он выживет, и убрались восвояси, оставив его корчиться на полу от сердечных болей в ожидании скорой помощи. Морица положили в больницу, дав тем самым семье время спланировать побег. Дед с бабушкой укрылись в хижине в Гюльбралсдалене и оставались там до конца войны. А Эллен и остальные сбежали в Швецию с помощью «Доставки Карла Фредриксена». Их привезли в оранжерею, где их встретили чужие люди и спрятали в затянутом брезентом грузовике. Эллен с сестрой и родителями тряслись в темноте, в ужасе ожидая, что их могут раскрыть в любую секунду. Они остались живы, пересекли границу и обосновались в поселении беженцев, но чувство безопасности никогда к Эллен не вернулось. Как и амбиции выступать с концертами или стать художницей. В лагере она встретила Гершона. С тех пор прошли годы, война кончилась, но конца ей не видно. Прошлое преследует Эллен, хочет она того или нет, как и в это утро, когда она застывает на лестнице в подвал. Эллен недвижно стоит перед дверью, потом встряхивает головой и хватается за ручку. Дверь скрипит, открываясь, но она так всегда делает, нечего бояться, думает Эллен, просовывает голову в дверной проём, и в нос ей ударяет затхлый землисто-каменистый воздух, холодный и пыльный. Она начинает спускаться по ступенькам, держась за перила, но вдруг её пронзает догадка, что и рука Риннана скользила по этой же деревяшке. Эллен отдёргивает руку, будто обжёгшись. Дыхание становится тяжелее, но она заставляет себя продолжать идти, шаг за шагом. Наклоняет голову, чтобы не смотреть на потолок, и заглядывает в подвал.

– Есть кто? – говорит она в воздух, чтобы убедиться, что в подвале никого нет.

В ответ молчание. Эллен движется вглубь подвала, ступая по половицам, она бывала здесь множество раз, уговаривает она себя, нет причин так переживать, так себя накручивать, говорит она себе, с другой стороны, она никогда не бывала здесь одна, а в одиночестве разыгрывается воображение, фантазия не упускает возможности превратить любую вещь в нечто совсем другое, страшное, заполнить комнату видениями, так оно и происходит – проходя мимо бара, Эллен непроизвольно думает: «А здесь банда Риннана накачивалась спиртным, прежде чем продолжить свои допросы», и тут же соскальзывает в видение, где избивают кнутами и цепями заключённого, привязанного к стулу. Слышит вопли истязаемого и вспоминает подробности происходившего тут, которыми охотно делятся с ней встречные и поперечные, сопровождая рассказы мерзкими улыбочками, с полнейшей бесчувственностью к ней, отказываясь понимать, что свои слова они выжигают ей на сердце.