Эллен моргает, отгоняет видение, торопится поскорее покончить с делом, ей на глаза попадается отверстие от пули в стене, но она не останавливается, а идёт в прачечную за углом. Здесь висит её шёлковая блузка, рядом со скатертью, нижним бельём и простынёй. Что за глупости – бояться, что можно кого-то здесь встретить, опять думает она, призраков не бывает. Но руки всё равно дрожат, и она роняет белую блузку, неловко снимая её с сушилки, сдвигает в сторону скатерть, нагибается поднять блузку. Берёт её, выпрямляется, и вдруг с губ срывается крик: под блузкой оказался сток. Самый обычный сток, отверстие в полу для стекающей воды, но Эллен мерещится кровь и вспоминаются слова подруги:
К как Кровь и как Кромсать.
К как Команды и как Командование.
K как Карл Долмен, светловолосый юноша девятнадцати лет, попросившийся служить под началом Риннана в сорок втором году, мгновенно поднявшийся в иерархии и ставший самым доверенным лицом Риннана.
Это как раз Карл стоял, запыхавшись, в конце апреля сорок пятого года посреди подвала с окровавленным топором в руках и страдальческой миной на лице.
К как Квислинг, норвежский нацист и политик, имя которого стало синонимом предателя. По молодости Видкун Квислинг тоже был пытлив и любознателен, присматривался к разному и перепробовал многое, но закончил пылким сторонником Национального собрания. А после войны всячески раздувал свою роль – чего он только не совершил, если верить его утверждениям. Такое поведение лишний раз обнажило мечту, ставшую приводным механизмом стольких бед, но неизменно прельстительную для многих молодых людей, – мечту сделаться важной персоной.
Л
Л как Лиссабонская резня 1506 года, когда толпа христиан, взвинченная долгим периодом засухи и неурожаев, выместила свое отчаяние и гнев на еврейской общине, хватая, убивая и сжигая евреев. За несколько кровавых дней апреля в Лиссабоне было уничтожено почти пять тысяч евреев.
Л как Летний Ласковый свет в саду виллы на Юнсвансвейен, таким его запомнила Эллен в первое лето. Оглянувшись, она видит, что Гершон подхватил Яннике под мышки и помогает ей прыгать вверх по ступенькам, а малышка сияет от радости.
Эллен лежит на втором этаже, в комнате с выступающим арочным окном, и у неё перед глазами короткими вспышками мелькают воспоминания о её жизни в поселении беженцев. Как светились глаза Гершона, когда он повернулся к ней. Какая в нём чувствовалась лёгкость, из-за неё-то Эллен и обратила на него внимание. Ей вспоминается, как однажды вечером музыканты собрались играть, а Гершон вдруг встал и пошёл к ним, попросился в ударники. Эллен так и видит, как он идёт и штаны обтягивают попу и как он улыбается ей, ей одной, устраиваясь на табуретке, а потом берёт палочки и подхватывает джазовый ритм. Какой счастливой она чувствовала себя, когда они проснулись рядом и она провела рукой по его бедру.
Л как Любовь и как Ленивое утро в постели, они вдвоём, рядом никого, только шаги и разговоры идущих мимо людей, так что надо вести себя тихо-тихо, когда они занимаются любовью.
Как всё это далеко от комнаты в мансарде, где Эллен лежит в одиночестве, с долбящей головной болью. О счастье речи нет, и невыносимо смотреть на пробивающийся сквозь гардины свет.
Л как Люди.
Л как Виктор Линд. Несколько лет назад еврейский скульптор Виктор Линд создал необычное произведение искусства в память о 26 ноября 1942 года, когда за ночь и утро в Осло арестовали всех евреев. Линд заказал сто такси, как сделал во время депортации начальник полиции норвежец Кнут Рёд, и сто машин в четыре тридцать утра встали колонной вдоль Киркевейен, мигая маячками, как вереница разом загудевших сирен, время тикало, ведя обратный отсчет, и в пять ноль-ноль незримый корабль отвалил от пристани и покинул Осло.
Л как Левангер.