философскими взглядами на структуру мира. Теперь я понимаю, что у самого
Плотина такого противоречия, собственно противоречия, не было. Философское
умозрение для него — это именно умозрение — зрение умом. Верующий человек
на вопрос о существовании Бога может ответить: я не видел Его, потому что я
грешен, но я знаю, что Он есть, и святые люди Его видели, почитайте их жития,
начиная с Ветхого Завета и кончая современными житиями, например, преп.
Серафима Саровского. Мистический опыт существует, даже если его нет у нас с
вами. Просто мы с вами слепые, а есть люди зрячие. Таким образом, мы сами часто
апеллируем к умозрению, так же, как мы апеллируем к зрению, когда речь идет о
существовании материального мира. И так же, как у нас не возникает противоречия
между умозрением Бога и нашим обычным зрением (мы понимаем, что одно дело
видеть глазами, а другое — видеть нечто в молитвенном опыте), так же и у
Плотина не было противоречия между его философией и его религиозными
взглядами. Учение Плотина — единая, целостная система. Поэтому Плотин не
противопоставляет некий свой мистический опыт своим рациональным
построениям. Для него все это одно и то же: да, он видел в своем мистическом
опыте некую умопостигаемую сущность, и это не отвлекает его от творений его
великих предшественников Платона и Аристотеля, а, напротив, заставляет к ним
вернуться, чтобы открыть или описать это свое видение.
Учение о человеке
Одна из основных проблем у Плотина — проблема существования человека в
этом мире, бедственное и наглое (последнее определение есть условный перевод
греческого слова tolma
человеческой вопреки законам, установленным
в таком странном мире?
всегда благо, но мы постоянно видим, что блага в мире не хватает. У Плотина все
эти вопросы перетекают один в другой: почему существует зло? Как получилось,
что благая природа порождает из себя зло? Почему человек, имеющий в себе, в
своей душе все три ипостаси и поэтому имеющий добро в абсолютной степени, тем
не менее пал настолько низко, что дальше некуда? Как спасти человека, как
показать ему путь к его истинной сущности? Все эти вопросы касаются одной и той
же проблемы, и эта проблема в конце концов для Плотина сводится, с одной
стороны, к проблеме сущности человека, а с другой — к проблеме онтологии, т. е.
существования трех ипостасей.
Основным для понимания Плотина всегда является положение, что человек не
существует как некоторая часть в этом умопостигаемом целом. Нельзя сказать, что
существует
то в точке пересечении
перечислении, на этой «географической карте». Человек объемлет в себя все,
человек есть
действительно состоит из души и тела и потому как бы находится в точке
пересечения материального и душевного мира. Положение человека сложное и
загадочное: с одной стороны, он есть весь мир, с другой — он есть часть этого
мира. И пытаясь это сопоставить, как-то это объяснить, Плотин часто сам теряется,
о чем свидетельствуют трактаты под таким называнием, как «Все ли души — одна
душа?» и т.п.
Пытаясь разрешить свое недоумение, Плотин часто говорит, что существуют
110
три вида людей. Одни уподобляются животным и живут, как животные, т. е. так,
как будто у них есть только тело. Другие понимают, что у них есть душа, и
пытаются обратить ее к чему-то более высокому, но, не зная истины, теряются в
догадках. Есть люди, владеющие истинным знанием, те люди, которым открыта
дорога к созерцанию
тремя философскими учениями. Первые люди сравнимы у него с эпикурейцами,
вторые — это стоики, и третьи — платоники.
Почему же платоники обладают истинным знанием? Может быть, одно из
величайших открытий Плотина состоит в том, что человек оказался не столь прост,
как это казалось античным философам. Нельзя сказать, что человек просто состоит
из души и тела, как говорили об этом Платон, Аристотель или стоики. Все они
говорили о душе по-разному, но именно к тому, что такое душа, и сводились все их
споры. Но тогда возникает один сложный вопрос. Если философ утверждает, что
сущностью человека является его душа, то оказывается, что живой человек,
существующий в теле, существует не истинной жизнью, что весь смысл жизни
человека состоит в умирании. Еще Платон устами Сократа говорил, что любой
философ всегда стремится к смерти; конечно, к смерти не в смысле самоубийства, а